Сочинения

– Никаких дел, сударь, я больше вести не буду. Разве в человеческих силах было предвидеть то, что со мной случилось? Кто знает, не стал ли бы я опять жертвой какого-нибудь другого Рогена? Но о моей жизни, о поступках моих было доложено королю, он удостоил меня своим сочувствием и, желая поощрить мои усилия, прислал мне только что довольно крупную сумму, которая…

– Вам потребуется расписка? – перебил его дю Тийе. – Вы хотите заплатить…

– Полностью и с процентами; так что я попрошу вас зайти со мной к господину Кротта, отсюда это рукой подать.

– Вы хотите платить в присутствии нотариуса?!

– Но ведь мне не возбраняется, сударь, думать о восстановлении своей репутации, – сказал Цезарь, – а бесспорными считаются только документы, засвидетельствованные у нотариуса…

– Идемте, – сказал дю Тийе, выходя вместе с Бирото. – Идемте, до нотариуса отсюда и впрямь рукой подать. Но где вы только деньги берете? – снова спросил он.

– Я нигде их не беру, а зарабатываю в поте лица своего.

– Вы должны громадную сумму банкирскому дому Клапарона.

– Да, это мой самый крупный долг: боюсь, как бы мне не надорваться на работе, прежде чем удастся заплатить его.

– Никогда вам не заплатить его, – злорадно сказал дю Тийе.

«Он прав», – подумал Бирото.

Возвращаясь домой, Цезарь попал нечаянно на улицу Сент-Оноре; обычно он делал крюк, чтобы не видеть ни своей лавки, ни окон своей прежней квартиры. Впервые после своего падения он вновь увидел дом, в котором прошло восемнадцать счастливых лет его жизни, бесследно сметенных терзаниями последних трех месяцев.

«А я-то был уверен, что проживу здесь до конца дней своих», – подумал он, ускоряя шаги. В глаза ему бросилась новая вывеска:

СЕЛЕСТЕН КРЕВЕЛЬ

Преемник Цезаря Бирото

– Что это мне почудилось? Неужто Цезарина? – воскликнул Бирото, вспомнив, что видел в окне белокурую головку.

Но он действительно видел свою дочь. Влюбленные и Констанс знали, что Бирото никогда не проходит мимо своего бывшего дома. Не имея представления о том, что случилось с Цезарем, они пришли туда, чтобы подготовить квартиру к торжеству, которое собирались устроить в его честь. Пораженный этим странным видением, Бирото остановился как вкопанный.

– Вот господин Бирото смотрит на свою бывшую квартиру, – сказал Молине хозяину лавки, помещавшейся напротив «Королевы роз».

– Бедняга, – ответил бывший сосед парфюмера. – Он задал там бал на славу… Было сотни две карет…

– Я присутствовал на этом балу. А три месяца спустя он обанкротился, и меня избрали синдиком, – сказал Молине.

Бирото кинулся прочь, ноги у него дрожали, но он почти бегом добрался до жилища дядюшки Пильеро. Старик был уже осведомлен о том, что произошло на улице Сенк-Диаман, и опасался, что племянник не выдержит радостного потрясения, связанного с его реабилитацией. Пильеро был ежедневным свидетелем мучений несчастного Цезаря, который не изменил своих незыблемых теорий о несостоятельных должниках и жил в непрестанном напряжении душевных сил. Утраченная честь была для Цезаря Бирото покойником, который мог еще воскреснуть. И эта надежда лишь обостряла его страдания. Пильеро взялся сам подготовить племянника к счастливой вести; когда Бирото вошел к дяде, тот как раз размышлял над тем, как бы это лучше сделать. Радость, с которой Цезарь рассказал об участии к нему короля, показалась Пильеро хорошим предзнаменованием, а удивление Бирото, увидевшего свою дочь в «Королеве роз», помогло старику приступить к разговору.

– А знаешь, Цезарь, чем это объясняется? – начал Пильеро. – Попино решил поскорее жениться на Цезарине. Он не согласен больше ждать и не обязан вовсе из-за твоих преувеличенных понятий о честности растрачивать свою молодость и грызть сухую корку, когда так соблазнительно пахнет вкусным обедом. Попино хочет предоставить тебе средства для окончательной расплаты с кредиторами.

– Он покупает себе жену, – сказал Бирото.

– Разве не похвально желание помочь тестю восстановить свое доброе имя?

– Это дало бы возможность оспаривать… К тому же…

– К тому же, – подхватил дядя, притворяясь рассерженным, – ты можешь губить самого себя, но не имеешь права губить свою дочь.

Завязался горячий спор, причем Пильеро умышленно подливал масла в огонь.

– А если Попино дает тебе эти деньги не в долг, – воскликнул Пильеро, – если он рассматривает тебя как своего компаньона и, не желая обирать, считает, что сумма, которую он выплатит кредиторам, – это твоя часть в доходах от «Кефалического масла», аванс, выданный в счет будущих прибылей…

– Тогда подумают, что я вместе с ним обманул своих кредиторов.

Пильеро сделал вид, что сражен этим доводом. Он достаточно знал человеческое сердце и не сомневался, что ночью достойный человек сам вступит с собой в пререкания, и эта душевная борьба подготовит его к мысли о реабилитации.

– Но почему, – спросил за обедом Цезарь, – Констанс и Цезарина очутились в нашей прежней квартире?