Сочинения

И в самом деле, он не забыл ничего, и не раньше, вернувшись домой, победил юношей, пировавших в его дворце, чем рассказал ей [Пенелопе] без исключения всё, что предпринял и что вытерпел, и все иное, что предсказал оракул, и что еще имеет случиться[780]. От нее он не имел никаких тайн, он желал иметь с ней общение <114b> в совете, рассуждении и помощь в решении того, что ему следует делать. Что же, малую ли воздашь Пенелопе хвалу, когда не найдешь иную женщину, чьи добродетели превосходили бы ее? Ибо кто, как не супруга мужественного, великодушного и благоразумного царя снискала столь великое его расположение, когда смешала с вдохновленной любовью <114c> нежностью то иное, что благие и благородные души черпают из собственной добродетели, откуда оно исходит как из священного источника. Ибо есть два пифоса[781], так сказать, двух видов человеческих чувств, и Евсевия брала равной мерой из обоих, и таким образом, она стала советницей мужу, и хотя царь по природе кроток, добр и мудр, она способствовала более полному проявлению того, что ему дано природой и склоняла справедливость к милосердию. Так что, никто не может назвать ни единого случая, когда царица была бы причиной наказания или возмездия — большого или малого, справедливого или нет. Уже говорилось, что в Афинах <114d> в дни, когда я жил по обычаям этого города, как его житель и под сенью его законов, всякий раз, когда голоса судей распределялись поровну между истцом и ответчиком, голос Афины[782] был в пользу того, кто мог бы подвергнуться наказанию, и оба освобождались от обвинения — обвинитель <115a> от славы сикофанта, а обвиняемый, само собой, от обвинения в преступлении. Этот человеколюбивый и благодатный [χαρίεντα] закон сохранил свою действенность и на суде царя, однако милосердие Евсевии простирается еще дальше. Всякий раз, когда дело подходило к равному числу голосов, она убеждала государя добавить ее мольбу и ходатайство в его [обвиняемого] пользу, дабы всецело был он оправдан. Свободно и с охотой делал так царь, не как <115b> Зевс у Гомера, по принуждению жены, ибо говорится ведь, что Зевс с ней "соглашался, душой несогласный"[783]. Нет ничего удивительного в том, что он соглашался неохотно и с трудом в случае преступной гордости и заносчивости человеческих. Но даже когда люди безусловно заслужили претерпеть злое и быть наказанными, они не должны быть совершенно разорены. Поскольку царица понимает это, она никогда не указывала совершить подобную несправедливость, подобное наказание или взыскание, даже относительно какой-либо из частных семей <115c> наших граждан, не говоря уже о каком-либо царстве или городе. Дерзну со всей ответственностью сказать, что в том, что я говорю, нет никакой лжи! Я утверждаю, что ни один человек — будь то мужчина или женщина — не может обвинить Евсевию в случившемся с ним несчастье, но может счесть ее причиной тех благ, которыми она наделяет и наделяла стольких, — говорю с радостью — скольких могла сосчитать, и их можно перечислять одного за другим: один благодарен ей за сохранение родового имения, другой был спасен от наказания, хотя и был виновен в глазах закона, третий избежал преследования <115d> сикофантов, хотя и был на волосок от гибели, а тысячи людей получили от нее должности и почести. И ни один из всех них не станет утверждать, что я говорю неправду, хотя я и не перечисляю этих людей поименно. Боюсь, как бы не показаться укоряющим тех, чьи несчастья составили не столь большой перечень ее благодеяний, как список несчастий других. И в самом деле, я не выставил напоказ ни одно из стольких ее деяний, <116a> не привел публично доказательств, так что может показаться, будто их нет, и привести к недоверию к моей похвале. Итак, чтобы миновать это, я решил говорить столько, сколько для меня не оскорбительно сказать, а для нее услышать.