Сочинения

Любовь при шепоте условного свиданья,

И в темном уголке красотки молодой

Предатель звонкий смех, и вовремя проворно

Похищенный у ней с руки залог немой

Иль с тонкого перста, упрямого притворно.

I, 14

Корабль, морской волной влечет тебя опять!

О, что же медлишь ты? Старайся порт занять.

Ужель не видишь ты, что силою ненастий

Бока обнажены, и перебиты снасти

Порывами ветров, что реи уж давно

На мачте стонут все, и все сокрушено?

Канаты лопнули и остов килем старым

Не в силах более бороться с морем ярым!

Ни славным именем, ни родом издавна,

Дочь гордая лесов, понтийская сосна,

Богов защитников в бедах не умолила:

В Богах защиты нет и лопнули ветрила.

Пловец, испуганный кипящею волной,

Не верит кораблю с расписанной кормой?

Ты ж берегися бурь седого океана,

Коль не желаешь быть игралищем оркана.

Недавно по тебе проникнут горем весь

И сердцем преданный судьбе твоей поднесь,

Я говорю: страшись, беги морского тока,

У мраморных циклад кипящего глубоко.

II, 3

Покой не забывай душевный сохранять

В минуты трудные, а также и веселий

Безумных в счастии старайся избегать:

Ведь все же смертен ты, о Деллий!

Хоть целый век живи печален и угрюм,

Но праздник радостью встречай нелицемерной,

И лежа на траве, гоняй приливы дум

Старинной влагою Фалерна.

Где с белым тополем огромная сосна

На тень отрадную спешит соединиться

Ветвями длинными, и резвая волна

С трудом в излучинах струится,

Туда духов, вина и радостных цветов

Вели нам принести недолговечной розы…

Пока богат и юн, ты позабыть готов

Прядущих трех сестер угрозы.

Оставишь ты леса, что накупил, и дом

И виллу, где волной прибрежной Тибр желтеет,

Оставишь навсегда, и нажитым добром

Твоим наследник завладеет.

Богат ли, род ли свой от Инаха ведешь,

Тут нет различия; иль, бедностью страдая,

Последним из граждан под солнцем ты живешь —

Ты жертва Орка роковая.

В одном и том же все мы свидимся краю;

Поздней ли, раньше ли, наш жребий без сознанья

Из урны выскочит и бросит нас в ладью

Для вековечного изгнанья.

II, 7

О ты, что смерти страх не раз со мной делил,

Когда нас Брут водил во времена былыя,

Кто наконец тебя квиритом возвратил

Отеческим богам под небеса родные?

Помпей, товарищ мой, первейший из друзей,

С кем часто долгий день вином мы коротали

В венках, сирийский весь растративши елей,

Которым волоса душистые сияли!

С тобой я пережил Филиппы, при тебе

Бежал, бесславно щит свой покидая в страхе.

В тот день и мужество низвергнулось в борьбе,

И грозные бойцы в крови легли во прахе.

Но средь врагов меня, в туман сокрыв густой,

Испуганного, спас Меркурий быстрокрылый,

Тебя ж в сражение за новою волной

Опять умчал прилив неотразимой силой.

Итак, обещанный Зевесу пир устрой

И отдыха ищи для членов утомленных

Войною долгою, под лавр склонившись мой —

Да не щади тебе бутылок обреченных.

Массийской влагою размывчивой щедрей

Фиалы светлые наполни, и смелее

Из емких раковин благоуханья лей.

Кто позаботится достать плюща скорее

Иль мирта для венков? Кого-то изберет

Венера во главу пирующего круга?

Со мной теперь любой фракиец не сопьет:

Так сладко буйствовать при возвращеньи друга.

II, 10

Лициний, проживешь верней, когда спесиво

Не станешь в даль пучин прокладывать следов,

Иль, устрашася бурь, держаться боязливо

Неверных берегов.

Златую кто избрал посредственность на долю,

Тот будет презирать, покоен до конца,

Лачугу грязную и пышную неволю

Завидного дворца.

Грозней дыханье бурь для исполинской ели;

И башни гордые с отвесной высоты

Тяжеле рушатся. Громам нет ближе цели,

Чем горные хребты.

Мудрец надеется, коль угнетен судьбою,

И слепо счастию не станет доверять…

Юпитер, посетя суровою зимою

Помилует опять.

Коль плохо нам теперь, не то же обещает

Грядущее: подчас пленяет цитры звон

Камену смолкшую; и лук свой напрягает

Не вечно Аполлон.

Отважен и могуч, не бойся ты несчастий,

Но мудро убирай, хоть ясны небеса,

Хотя попутен ветр, да не под силу снасти,

Тугие паруса.

II, 20

Необычайными и мощными крылами,

Ширяясь в воздухе, помчуся я, певец:

Изменится мой лик, расстанусь с городами

И зависти земной избегну наконец.

Что бедны у меня родители — ты знаешь,

Но разрушения их чадо избежит.

Меня, о Меценат, ты другом называешь —

И Стикс своей волной меня не окружит!

Рубчатой кожею, уж чувствую теперь я,

Покрылись голени, а по пояс я сам

Стал белой птицею, и молодые перья

По пальцам у меня растут и по плечам.

Уже несясь быстрей Дедалова Икара,

Босфор клокочущий я под собой узрел;

Гетульски сирты и край земного шара

Я певчей птицею на крыльях облетел.

Колхиец и Гелон мне внемлет отдаленный,

И Дак, скрывающий пред строем Марсов страх —

И песнь мою почтит Иберец просвещенный

И тот, кто пьет Родан в широких берегах.

Я не велю мой гроб рыданьями бесславить —

К чему нестройный плач и неприличный стон?

Уйми надгробный вой и прикажи оставить

Пустые почести роскошных похорон.

III, 30

Воздвиг я памятник вечнее меди прочной

И зданий царственных превыше пирамид;

Его ни едкий дождь, ни Аквилон полночный,

Ни ряд бесчисленных годов не истребит.

Нет, весь я не умру, и жизни лучшей долей

Избегну похорон, и славный мой венец

Все будет зеленеть, доколе в Капитолий

С безмолвной девою верховный ходит жрец.

И скажут, что рожден, где Ауфид говорливый