На пажитях твоих красивых
Пестреет стадом каждый луг
И ржание коней строптивых
Разносит гул далече вкруг.
Тебя богатство, знатность рода
В червлену ризу облекли,
А мне фортуна и природа
Послали в дар клочок земли;
Таланта искру к песнопенью
На лад любимых мной творцов
И равнодушие к сужденью
Толпы зоилов и глупцов.
Умерен, Делий, будь в печали
И в счастии не ослеплен:
На миг нам жизнь бессмертны дали;
Всем путь к Тенару проложен.
Хотя б заботы нас томили,
Хотя б токайское вино
Мы, нежася на дерне, пили —
Умрем: так Дием суждено.
Неси ж сюда, где тополь с ивой
Из ветвей соплетают кров,
Где вьется ручеек игривый
Среди излучистых брегов,
Вино, и масти ароматны,
И розы, дышащие миг.
О Делий, годы невозвратны:
Играй — пока нить дней твоих
У черной Парки под перстами;
Ударит час — всему конец:
Тогда прости и луг с стадами,
И твой из юных роз венец,
И соловья приятны трели
В лесу вечернею порой,
И звук пастушеской свирели,
И дом, и садик над рекой,
Где мы, при факеле Дианы,
Вокруг дернового стола,
Стучим стаканами в стаканы
И пьем из чистого стекла.
В вине печалей всех забвенье;
Играй — таков есть мой совет;
Не годы жизнь, а наслажденье;
Кто счастье знал, тот жил сто лет;
Пусть быстрым, лишь бы светлым, током
Промчатся дни чрез жизни луг;
Пусть смерть зайдет к нам ненароком,
Как добрый, но
Кто из богов мне возвратил
Того, с кем первые походы
И браней ужас я делил,
Когда за призраком свободы
Нас Брут отчаянный водил?
С кем я тревоги боевые
В шатре за чашей забывал
И кудри, плющем увитые,
Сирийским мирром умащал?
Ты помнишь час ужасной битвы,
Когда я, трепетный квирит,
Бежал, нечестно брося щит,
Творя обеты и молитвы?
Как я боялся! как бежал!
Но Эрмий сам внезапной тучей
Меня покрыл и вдаль умчал
И спас от смерти неминучей.
А ты, любимец первый мой,
Ты снова в битвах очутился…
И ныне в Рим ты возвратился
В мой домик темный и простой.
Садись под сень моих пенатов.
Давайте чаши. Не жалей
Ни вин моих, ни ароматов.
Венки готовы. Мальчик! Лей!
Теперь некстати воздержанье:
Как дикий скиф, хочу я пить.
Я с другом праздную свиданье,
Я рад рассудок утопить.
О, ради всех богов, скажи мне, для чего
Так рано губишь ты любовью Сибарита?
Зачем на площади в жар не видать его,
Хоть не нужна ему ни в пыль, ни в зной защита?
Что ж между сверстников, доспехами звеня,
Не скачет он верхом и, натянув поводья,
Не укрощает бег строптивого коня?
Давно ли наш пловец боится мелководья?
Давно ли не блестит оливы сок на нем,
И, как ехидны кровь, противен стал атлету?
Иль уж оружие руке той не в подъем,
Которая копье бросала через мету?
Зачем он прячется, как, говорят, Ахилл,
Когда висела смерть над бедным Илионом,
Скрывался, чтоб мужской наряд не потащил
Его из неги в бой, к ликийским легионам?
Простого выпьешь ты вина
Сабинских лоз из кружки бедной…
Амфора та заменена,
Когда в театре клик победный
Раздался, друг, на твой приход,
И тяжкий гром рукоплесканий
Дрожал на лоне отчих вод
И замирал на Ватикане.
Ты у себя в чертогах пей
Сок виноградников Калена,
А в чаше не кипят моей
Ни Формий, ни Фалерна пена.
Кто праведно живет и чист от злобных дел,
Тому ни дротиков, ни лука, друг, не надо,
Ни отягченного колчана едких стрел,
Стрел, напоенных влагой яда;
По знойным ли пескам береговых мелей
Пойдет он, посреди ль безлюдного Кавказа,
Или по той стране, где льется средь полей
Гидасп, известный из рассказа.
Так от бессильного меня бежал в лесу
Сабинском хищный волк, когда я в час досуга
Спокойно пел моей Лалагеи красу
И вдруг забрел за грани луга…
И что за страшный волк! Ни в глубине лесов
Суровой Давнии, где разрослися дубы,
Таких не видано, ни в колыбели львов,
Сухом, песчаном царстве Юбы.
Пошли меня в страну, где не живит дерев
На дремлющих полях отрадный воздух лета,
Где гонит облака упорный ветра гнев
И стужею земля одета;
Пошли меня туда, где колесница дня
Так близко пламя льет над почвою бездомной,
Везде Лалагея со мной, пленит меня
Улыбкой сладкой, речью томной.
Презрев служение богам,
Блуждал я с мудростью безумной,
Довольно! Из пучины шумной
Направлю парус к берегам.
Я видел Зевса. Не на лоне
Свинцовых туч — в лазури дня
Громовые неслися кони
На крыльях бурного огня.
От бега тяжких колесниц
Шатнулись океана недры,
И тартар задрожал, и кедры
Поверглися главами ниц…
И я стоял исполнен страха:
Я верил, что богов глагол
Возносит слабое из праха,
Срывая с гордых ореол.
Ты видишь, как Соракт от снега побелел:
Леса под инеем с повисшими ветвями
Едва не ломятся, и ток оцепенел
От злого холода меж сонными брегами.
На очаге огонь широкий разведя,
Ты стужу прогони веселою пирушкой,
И пей, о Талиарх, подвалов не щадя,
Четырехлетнее вино сабинской кружкой.
А впрочем, на богов бессмертных положись:
В тот час, когда они ветрам повелевают
Не бороздить морей, не дрогнет кипарис,
И старых ясеней вершины замолкают.
Что завтра принесет — не спрашивай!
Лови Минуты счастия душою благородной:
Не бегай, юноша, веселия любви,
Для сердца сладостной, и пляски хороводной.
Пока от седины угрюмой ты далек,
Теперь еще твое, по прихоти желанья,
Все: поле Марсово и площадь, в вечерок