Сочинения гр. А. К. Толстого как педагогический материал. Часть первая. Лирика

Поэт должен окружаться мраком и молчанием, когда он уловил черточку или какое-нибудь созвучие из тех образов и мелодий, которые невидимо и неслышно носятся в мире; он должен напрягать сильней душевный слух и душевное зрение и ожидать, пока перед ним выступят картины, выйдут из мрака яркие цвета:

Как над пламенем грамоты тайной бесцветные строки вдруг выступают.

Стремления поэта в беспредельное не вносят дисгармонии в его душевный мир. Для него идеал тесно связан с землей.

Когда глагола творческая сила

Толпы миров воззвала из ночи,

Любовь их все, как солнце, озарила

И лишь на землю, к нам, ее светила

Нисходят порознь редкие лучи.

Мир является для него, таким образом, бледным отражением идеала, живущего в небе. Тем с большей жадностью ловит поэт в мире отблеск вечной красоты: он ищет его и в природе, и в человеческой душе. Для него любовь, даже самая сильная и непосредственная, является не сама по себе, а как звено в общем гармоническом сочетании: она просветляет его «темный взор» и заставляет «вещее сердце» понимать,

Что все, рожденное от Слова,

Лучи любви кругом лия,

К нему вернуться жаждет снова

И всюду звук повсюду свет,

И всем мирам одно начало,

И ничего в природе нет,

Что бы любовью не дышало…

Земная любовь кажется Толстому, как земная красота, и как земная гармония, бледным, несовершенным отблеском живущего в голубом эфире идеала. Земная любовь – это любовь раздробленная, мелкая. Он говорит, отвечая на ревнивые упреки:

И любим мы любовью раздробленной

И тихий шепот вербы над ручьем,

И милой дивы взор на нас склоненный,

И звездный блеск, и все красы вселенной,

И ничего мы вместе не сольем.

Жизнь-это только короткая неволя. За ее пределами люди сольются все в одну любовь, широкую, как море, для которой пределы земли казались бы слишком жалкими.

Счастье, которое дается человеку поэтическим чувствованием и творчеством, и есть именно это временное отрешение от жизни для созерцания, хотя бы мгновенного и неполного, мира небесных идеалов.

Чувства сострадания, заботливости, радостного увлечения, разочарования или ревности ослабляются и поэт этим неудержимым стремлением к небу.

Он удивляется, если мгновенная печаль человека любимого волнует и мучит его. Ему тяжел наплыв этого человеческого чувства в созерцательное блаженное состояние поэта, который любит

там, за лазурным сводом,

Ряд жизней мысленно отыскивать иных.

И, свершая свой жизненный путь,

смотреть с улыбкой и мимоходом

На прах забот и горестей земных.

Было бы интересной эстетической задачей охарактеризовать этот принципиальный идеализм гр. А. К. Толстого, сравнительно с поэзией Жуковского. У Толстого в нем больше красок, образов – это был певец, «державший стяг во имя красоты»; мир красоты и грации в искусстве воспитал его идеальные стремления; у Жуковского в основании лежит сознание непрочности человеческого счастья и желание найти себе утешение в скорби и несчастиях жизни. В поэме «Дон-Жуан», где столько прекрасных страниц, Толстой с любовью рисовал образ бессознательно страдающего идеалиста. В прологе Сатана открывает причину страданий Жуана:

Любую женщину возьмем, как данный пункт;

Коль кверху мы ее продолжим очертанье,

То наша линия, как я уже сказал,

Прямехонько в ее упрется идеал,

В тот чистый прототип, в тот образ совершенный,

Для каждой личности заране припасенный.

Я этот прототип, незримый никому,

Из дружбы покажу любимцу моему.

Несоответствие этого идеала с действительностью делается ясным Жуану на первых порах любви и заставляет его постоянно разочаровываться и увлекаться новыми обманами, призрачными подобиями идеальной красоты. Для поэта счастье является в виде связи с небом, страдание – в виде отчуждения от него. Когда

Сердце полно вдохновенья,

Небо полно красоты.

Свои воспрянувшие творческие силы поэт характерно сравнивает с струнами, «натянутыми между, небом и землей». Напротив, в злые минуты, говорит поэт

И к небу вознестись душа моя не может

И отягченная склоняется глава.

Сама смерть представляется фантазии поэта каким-то гармоническим аккордом:

все ее невидимые муки,

Нестройный гул сомнений и забот,

Все меж собой враждующие звуки

Последний час в созвучие сольет.

Сила любви и гармонии, связывающая все существующее в мирах в человека со всем существующим, лежат в основе религиозных чувств поэта. Иоанн Дамаскин, певец и вероучитель, является, конечно, его любимым идеалом поэта. Это певец «высокий сердцем, духом нищий». Душа Дамаскина жаждет единения со всем миром, он говорит:

О, если б мог всю жизнь смешать я,

Всю душу вместе с вами слить;

О, если б мог в мои объятья

Я вас, враги, друзья и братья,

И всю природу заключить!

Его песнь, в свою очередь, есть только более яркое выражение похвалы Божией, разлитой во всем мире, – той, похвалы, которую не перестанут произносить