Сочинения Иосифа Бродского. Том IV

Тяжелый стук подков разрушил полночь
и замер возле Везерской таверны.
И Ричард, конюх, выскочил во двор,
держа над головой фонарь, заливший
кромешной темнотой его глазницы
и яму рта.
«Привет! Ну что, слыхал?»
«Держи-ка лошадь, — буркнул я. — О чем ты?»
«Да все насчет дворца. Вот это штучка!
Да-да, та сучка, в чьей лоханке наш
прелестный принц плескался, как приспичит.
А он был похотлив, как сотни наших
козлов соседских... Что ж, теперь он мертв.
Хотя король и королева — тоже».

«Послушай, что ты мелешь?»

«Я мелю?
Ты прибыл с севера и ничего не знаешь?
Безумный Гамлет, прошлый год убив
отца, на этот раз прикончил сразу
двоих: беднягу Клавдия и мать —
во время сна он влил им в уши яду
(а яд ему всучил какой-то призрак).
Но родич их норвежский Фортинбрас
покончил с этим дьяволом удачным
движеньем шпаги наконец. И ныне
он наш король, храни его Господь».

Фонарь качнулся у него в руке.

«Послушай, — начал я, — я прибыл прямо
из Эльсинора. И меня зовут
Горацио, который...»
«Полно врать-то!
Я знаю, кто ты. Ты — школяр и едешь
к своим пьянчужкам в Виттенберг зубрить
Плутона, Гарри Стотеля и прочих.
Горацио здесь был на той неделе
(мы разминулись). Да, шикарный тип.
Все пальцы в перстнях — истый царедворец.
Он, кстати, первый, кто разоблачил
делишки принца. Этот самый Гамлет
завел себе щебечущую курву,
по имени Оливия, и с ней
играл в очко и в двухэтажный домик —
ты понимаешь, что хочу сказать.
У нас тут тоже кое-кто найдется,
и, если у тебя есть лишний пенни,
все будет в лучшем виде и, заметь,
без насморка. Сейчас поставлю лошадь,
и мы вас познакомим... Но скажи
(раз ты придворный), правда, будто принц
так доходил, что набивал себе
солому в ноздри и клохтал, как кура?
И будто он мочился прямо в ров
из окон замка? Правда, будто в кости
играл он с Гогом и Магогом? Правда,
что вместо шляпы он носил горшок
и заводил беседы с мертвецами,
и с рыбами в воде, и просто с ветром?
Подробностей не знаешь?»

Отвернувшись,

я сделал несколько шагов к забору
и обнаружил звезды. Постояв,
я все-таки решил вернуться снова
туда, где силуэты трех огромных
и медленно жующих корм животных
маячили, как контрфорсы тьмы,
и на гнезде в углу фонарь курился.

«Со временем, — я начал, — ты поймешь,

что это — ложь». И замолчал, припомнив
неповторимый голос, призывавший
Горацио —
и никого другого! —
хранить от посягательств честь и имя.

«Поверь, — воскликнул я, — меня зовут

действительно Горацио. И я
был верным другом дорогого принца...»

«Как дорогого, если он убил

отца?»
Я продолжал как мог спокойно:
«Отца убил не он, а дядя Клавдий,
впоследствии король. Пока тот спал,
он налил в ухо яд».
«Но точно так же
и Гамлет отравил нам короля
и королеву!»
«Он не отравлял их».
(Спокойствие — не вечный спутник правды.)
«Да. Клавдия он просто заколол...»
«Ха!»
«...Как убийцу своего отца».
«Смотри, как просто! Ну, а королеву?»
«Она и вправду умерла от яда».
«Который в ухо залил ей сынок?»
«Нет, выпив тот, что приготовил Клавдий,
чтоб...»
Он докончил: «Отравить жену?»
«Нет, Гамлета, на случай, если плохо
сработает отравленная шпага».
«Какая шпага?»
«Та, — уже сквозь зубы
я процедил, — которую вручили
Лаэрту для дуэли с принцем».
«Стоп!
Что за дуэль и кто такой Лаэрт?»
«Сын канцлера Полония».
«Ну, здесь ты
попался! Сына звали Розенкранцем!»
«Нет, — возразил я, тяжело вздохнув. —
Нет, Розенкранц — то был приятель принца,
с которым он учился».
Тут в глазах
его сверкнуло дикое злорадство:
«Нет! Ты ошибся! То был Гильденстерн!
И объясни уж, как могло случиться,
что Гамлет короля проткнул той шпагой,
которая была в руках Лаэрта?»
«Они с Лаэртом просто обменялись
оружием во время поединка».
«Что, и Лаэрт такой же псих, как Гамлет?
И почему вообще, скажи, король
(как ты здесь утверждаешь) так стремился
прикончить принца?»
«Потому что принц
открыл, что он убил его отца».

Я замолчал, обдумывая бегство

от жалкого врага и жалкой битвы,
но клятва, данная на смертном ложе —
негнущийся металл, и я промолвил:
«Послушай, я — Горацио. Я друг
честнейшего, прекраснейшего принца,
какого только видел этот мир —
друг молодого Гамлета. Однажды
в полночный час ему явился призрак...»
«Имевший при себе флакончик с ядом?»
«...явился призрак мертвого отца,
и он поведал принцу, что отравлен
был Клавдием, отнявшим у него
трон вместе с королевою. И призрак
потребовал отмщенья».
«И тогда-то
принц, наконец, прикончил короля?»
«Нет, не тогда. Принц не был убежден,
что призрак был реален и слова
его правдивы (были и другие
сомнения, потоньше). Но когда
во время представленья Клавдий начал
бледнеть и шепотом читать молитвы,
тогда-то принц и понял: вот он, Каин».

«И только? И поэтому твой принц

решил, что тот виновен?! Но послушай!
Я тоже, слушая тебя, бледнею.
Выходит, я убийца? Боже правый!
Того гляди, ты станешь утверждать,
что эта дрянь, Оливия, на весь
дворец оравшая похабства, целка!
Что Гамлет не безумец, а философ!
Как Гарри Стотель и Плутон... Постой-ка!
Ведь он убил Полония. За что же?»

«Нечаянно. Приняв его за крысу».

«Катись отсюда прочь! Не то я сам
приму тебя за мышь! Катись отсюда!
И спи один! Ты не получишь девку».