Сочинения Козьмы Пруткова

б) Выписка из журн. «Пантеон» (1851 г., кн. I); «Вероятно, со времени существования театра никому еще в голову не приходило фантазии[5], подобной той, какую гг. Y и Z [6] сочинили для русской сцены...[7] Публика, потеряв терпение, не дала актерам окончить эту комедию и ошикала ее прежде опущения занавеса [8]. Г. Мартынов, оставшийся один на сцене, попросил из кресел афишу[9], чтоб узнать, как он говорил[10]: «кому в голову могла прийти фантазия сочинить такую глупую пьесу?» — Слова его были осыпаны единодушными рукоплесканиями [11]. После такого решительного приговора публики нам остается только занести в нашу «Летопись» один факт[12]:  что оригинальная Фантазия удостоилась на нашей сцене такого падения, с которым может только сравниться падение пьесы «Ремонтеры», данной 12 лет назад и составившей эпоху в преданиях Александрийского театра [13].

Только в одном из московских изданий было выказано беспристрастие и доброжелательство к моей  комедии;  не помню в котором: в «Москвитянине» или в «Московских ведомостях»? Всякий может узнать это сам, пересмотрев все русские журналы и газеты за 1851 год. Помню, что я мысленно приписывал ту статью г-ну Аполлону Григорьеву, тогдашнему критику в «Москвитянине». Помню также, что в этой статье сообщалось глубокомысленное, но патриотическое заключение, именно: рецензент хотя не присутствовал в театре и, следовательно, не знал содержания моей комедии,— отгадал по определению действующих лиц в афише, что «это произведение составляет резкую сатиру на современные нравы». Спасибо ему за такую проницательность! Думаю, впрочем, что ему много помогло быстрое воспрещение повторения пьесы на сцене. С того времени я очень полюбил г. Аполлона Григорьева, даже начал изучать его теорию литературного творчества, по статьям его в «Москвитянине», и старался применять ее к своим созданиям; а когда я натыкался на трудности, то обращался прямо к нему за советом печатно, в стихах (пример этому см. выше в стихотворении: «Безвыходное положение»).

Вот все данные для суда над моей комедией «Фантазия». Читатель! помни, что я всегда требовал от тебя справедливости и уважения. Если б эта комедия издавалась не после моей смерти, то я сказал бы тебе: до свидания... Впрочем, и ты умрешь когда-либо, и мы свидимся. Так будь же осторожен! Я с уверенностию говорю тебе: до свидания!

Твой доброжелатель

КозьмаПрутков.

11   августа

1860-го   года   (annus, i).

Примечания:

[1]  Это посмертное объяснение, вместе с комедиею «Фантазия», печатается с рукописи, найденной в том портфеле Козьмы Пруткова, о коем он упоминает в начале сего   объяснения.

[2] Это говорится о бенефисе Самойловой 2-й, который предшествовал бенефису   Максимова   1-го.

[3] Сколько мне известно, таких «летописей» вовсе не существует; разве какие-нибудь   тайные,   вредные?

[4] Из моего объяснения видно, что это неправда.

[5] Тут сочинитель статьи, очевидно, полагал сострить, хотя бы с помощью курсива!

[6] Я назвал на афише автора пьесы иностранными литерами: «Y и Z», потому что не желал выдать себя, опасаясь последствий по службе.

[7] Что же дурного, что никто еще не сочинял подобной фантазии? В этом и достоинство!

[8] Во-первых, из курсива слова «комедия» видно, что сочинителю досадно: зачем этот титул присвоен моей пьесе? ему хотелось бы (как и дирекция желала), чтобы пьеса моя была названа «шутка-водевиль»! Во-вторых: из моего объяснения уже известно, что комедия была доиграна до последнего слова.

[9] Г. Мартынов потребовал афишу не «из кресел», а от контрабаса, из оркестра, как ему было предписано в его роли (см. подлинную комедию).

[10] Вовсе не «он» говорил, а я предписал ему сказать это в роли Кутилы-Завалдайского!

[11] Тут явно злонамеренное перетолкование рукоплесканий публики. Хотя

публика — толпа, но заступаюсь за нее, по привычке к правде: публика рукоплескала не одной этой фразе, а всему монологу, с начала  до конца.

[12] Опять «летопись», да еще с крупной буквы! А я убежден, что ее вовсе не существует.

[13] Мне неизвестна комедия «Ремонтеры», и потому не могу судить: уместно ли это сравнение? Что же касается замечания, что представление моей «Фантазии» составит «Эпоху в преданиях Александрийского театра», то хотя я не понимаю: какая «эпоха» может быть в «преданиях»? однако не скрою (да и зачем скрывать?), что именно это вполне соответствовало бы моим надеждам   и   желаниям!

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Аграфена     Панкратьевна    Чупурлина,   богатая,   но самолюбивая   старуха —

Г-жа  Громова.

Лизавета Платоновна, ее   воспитанница —

 Г-жа   Левкеева.

Адам     Карлович    Либенталь,    молодой   немец[1], не без резвости —

Г.   Марковецкий.

Фемистокл      Мильтиадович      Разорваки,     человек отчасти лукавый и вероломный —

Г.   Каратыгин  2.

Князь[2]   Касьян    Родионович    Батог-Батыев,    человек, торгующий   мылом —

Г.   Прусаков.