Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Есть у А.А. стихотворение о болотной нечисти. Там незаметные бесенята, забавляющиеся на болотных кочках. Но забавы их только издали невинны. Вот выбирают они из своей среды бесенка царем. Зная или предчувствуя недоброе, избранник плачет и просит, «чтобы лучше был избран другой». Но нечисть неумолима. Бесенята щекочут его, смеются, кувыркаются; смех переходит в визг, и вот они уже воют и плачут сами, оплакивая «невозвратно ушедшего» от них избранника, которого они сами же утопили. Тут-то понимаешь, почему избранный царь плакал, просил и кусался - в какой смертельной тоске он боролся, обреченный, с каким ужасом он задыхался от хохота, когда его щекотали кувыркающиеся бесенята. А у А.А. еще сказано: «Он капризничал, плакал, просил, чтобы лучше был избран другой». Он, понимаете ли, - капризничал![491]

Над этим словом, перечитывая стихотворение, мы с Клингером просидели добрую жуткую часть ночи. Когда мы все-таки легли, уже светало, и мухи, проснувшись, в пляске брали струны на гитаре, висевшей на стене.

––––––

Недалеко от дома А.А. на самом высоком месте на холме есть зеленая площадка муз. Оттуда видно далеко, верст на сорок. После прогулки у Ярыни, где я украдкой бросил два веночка в воду, чтобы течение отнесло их в царство нави - в миры иные, мы сидели на этой площадке. И тут про себя я представил, как парнасские девушки или демоны под видом какой-нибудь Полигимнии Пиеридовны являлись здеcь нашему хозяину, как Орфей беседующему в своей волынской пустынке со зверями - и зайцы и львы к нему приходят - и спускающемуся - сновидцу! - в царство теней - сновидений. Вспомнил я там его рассказ о кифариде, где описано состязание певца с музами. В рассказе музы растерзали кифарида[492]. Рассказ мог иметь магическое значение. А.А. мог написать его, чтобы заклясть муз-демонов, отвлекая их гнев от себя на сочиненного кифарида. Так оно и было, наверно, потому что парнасские девушки покорно повинуются А.А. - и до сих пор с тою же юношской пламенностью и нежностью звучат под его пальцами струны у священной лиры поэзии.

Меч, 1937, №30, 8 августа, стр.9. Перепеч. в кн.: Александр Кондратьев: исследования, материалы, публикации. Вып. 2 (Ровно: Гедеон-Принт, 2010), стр.236-240.

«Русские Записки»

За рубежом начал издаваться новый толстый журнал. Собственно, нового в нем разве что одно название. Состав редакции «Русских Записок» совпадает с редакцией «Современных Записок», да и по внешнему виду, и по именам сотрудников, и по распределению материала оба названные журнала ничем один от другого не отличаются. Секрет появления «Русских Записок» объясняет тире, связывающее внизу заглавной страницы два слова: Париж-Шанхай. Париж дал налаженный редакционный и технический аппарат. Дальний Восток - деньги. Вопреки уверениям редакции (в предисловии, открывающем книгу, говорится о живом сотрудничестве Дальнего Востока, об освещении дальневосточных проблем), по-видимому, роль Дальнего Востока кончается субсидированием издания. Из дальневосточных авторов в журнале представлен один Арсений Несмелов, помещавший свои стихи и в «Современных Записках». Причина отсутствия этого живого сотрудничания объясняется достаточно исчерпывающе в статье, помещенной в конце книги: «Эмигрантские писатели на Дальнем Востоке». Тут подробно на примерах объяснено, что никаких русских писателей на Дальнем Востоке (кроме разве одного Арсения Несмелова) нет. Несмотря на более легкую жизнь, чем в Европе, несмотря на русский воздух дальневосточных городов, несмотря даже на большое количество книг, там выходящих, - настоящая литература на Дальнем Востоке отсутствует. Автор статьи объясняет это явление тем, что литературная эмиграция устремилась на Запад, что на Востоке не оказалось ни одного большого писателя старого поколения, который бы имел влияние на подрастающие таланты, а также отсутствием настоящей литературной критики и духовного общения с европейскими литературными центрами[493]. Как бы то ни было, участие Дальнего Востока в новом журнале, по-видимому, останется, как и в первой книге «Русских Записок», платоническим. В предисловии редакция не объясняет, какие именно круги дальневост. эмиграции дают средства на издание. Но если предположить, что круги эти литературные, то едва ли у них хватит надолго великодушия издавать парижан. Парижская же редакция никогда не пойдет на компромисс и не станет печатать образцы «местной» дальневосточной литературы, отличительные признаки которой (цитирую статью из «Русских Записок»): «отсутствие художественного вкуса и чутья, небрежность отношения к своей работе и к своему читателю».