Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Любовь... но это так печально.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Всё, что вершится на путях,
Что сердце жадное тревожит –
Всё только прах, цветущий прах.

И в другом стихотворении:

Ласкают пальцы белый прах...
Но в сердце лишь осколок страсти.

И понятно, раз в сердце лишь «осколок страсти» - все огорчения, бури и крушения в неверной стихии любви - только мучительны для опустошенного сердца.

Не может дать С.Барту утешения и природа. И она полна для него опасностей и страданий. Он задыхается весенним днем, - воздух слишком «колок» для его легких. Наслаждение миром - достояние тех, «кто дышать умеет».

Описания его лишены пластичности. Вступая в его мир, мы погружаемся в вихрь звуков и теней. Всё здесь ускользает от нашего прикосновения, меняя формы.

Образ и слово становятся зыбкими, теряют свое прямое значение, делаются намеками на отвлеченные представления. Но звуки колдуют, ведут, внушают - и вы забываете о нереальности вас окружающего.

Ничего не могут дать ему и люди. Мир их - «торжище шумливых площадей». В нем поэт встречает только «темные обличья хулящих мир, творящих суету». И если он спускается в него, то только для того, чтобы через скорбь сознания своей отчужденности прийти к мудрости, к высшей ступени созерцательного познания - в сущности, отрицания людского мира.

«Злая змеиная мудрая нежность» хранится в его сердце для ближнего. Но с нею ему все-таки легче в тишине своей комнаты, вдали от шума и суеты.

И представить его можно только в тишине одиночества. Вот, с полузакрытыми глазами в сумерках он раскачивается, шепча эти скупые слова:

Тихо над книгой. Ладони скрестил.
В скорби и в нежности то же сиянье...

2

Жизнь по С.Барту - игрушка неумолимого жестокого рока. Року молится он в одном из своих стихотворений:

И Палачу как скучно без затей.
Как в небе много трепетных свечей.
И я затеплил ярую свечу,
И я всю ночь молюся Палачу:
Казни меня, казнящий без вины,
Казни любовь и царственные сны.
Тебе тоску в награду отдаю,
Безмерную и вечную - мою.

Но боли скопилось уже так много, что «маленькая ложь» жизненного самообмана становится невыносимой, кажется ненужной и напрасной. И он восклицает:

Испепелить, испепелить
И эту маленькую ложь –
И он не сможет больше жить...
Испепелить!.. Испепелить!..
«Люби меня», –

обращается к нему голос жизни. Но поэт отвечает:

- Могу жалеть.
«Люби меня».
- Нет... умереть
Мне было б легче, чем любить!
Испепелить!.. испепелить...

Удивительно это отсутствие страха смерти у С.Барта. Жажда смерти вырастает у него в какую-то всепоглощающую страсть. Сначала как будто мелькают моменты колебания, сомнения. Кажется, жизнь еще не потеряла над ним власти. Но вот он точно срывается в черный провал уничтожения, сжигая в себе остатки жалости жизни и страха. И память жизни расплывается в его сознании в «полузабытое лицо».

Эта стремительность полета в бездну с удивительной силой передана им в следующем стихотворении:

Туда, туда - в безликий тлен.
Избыть столикой жизни плен.
Избыть себя, свой дух, свой прах,
Свою истому, боль и страх.
И нежность разлюбить: твое
Полузабытое лицо.

3

Пепел - его излюбленное слово. «Пепельная тень» на лице мертвеца, пепел - сгоревшая плоть... А затем - тленье, тленный, тлен.

Жизнь для него - огонь, вспышка, пляска, звон, всплеск.

Смерть - пепел, тленье, тлен, тишина, скованные губы, каменное надгробие.

И тишины исполнюсь я, и тленья,
Сгорю дотла,

говорит он о вожделенном часе смерти. И в других стихотворениях:

И тишину и исщербленный камень
Назвать своим заслуженным концом.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Слишком тихо у могильных плит.

В агонии он слышит «смерть, идущую вдоль комнат на тихое земное торжество». Да, земное торжество смерти - тлен, пепел, тишина.

Но какой торжественной симфонией он приветствует ее приход! В лучшем своем по музыкальности и конструкции стихотворении, особенно богатом внутренними рифмами, аллитерациями и созвучиями, С.Барт так воспевает «час уничтоженья»: