Читаем Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3 полностью

По-видимому, в тайных моментах творчества есть какая-то неодолимая соблазняющая душу сила. Может быть, возникая в тайне, тайною своей соблазняет к высказыванию самого тайного, что иначе никогда не нашло бы своего воплощения. Дальнейшая судьба воплощенного зависит от мужества поэта. Лермонтов сознался в «Журналисте, читателе и писателе», что уничтожал такие разоблачающие стихи. Пушкин их не уничтожал, давая читателю доступ к своей «бесконечной интимности» (Розанов). Второй путь трудный, но верный, потому что по стихам этим можно распутать клубок судьбы дарования поэта, угадать не всегда очевидную для него самого «кровную» его тему.

2

Вл. Слободник - сложилась ли так его судьба или его душа - весь как преломляющий кристалл. В потоке явлений трехмерного мира, текущем через него, собственной его глубины сразу не разглядишь. Но и он соблазнился. И, соблазняясь, чувствовал, что делает - так и начал стихотворение:


Oto spowied'z moja naj'swietsza...        Исповедуюсь свято...


И рассказал: - когда ему было 16 лет, он жил в деревне у ксендза. Ксендз не догадывался, что в паспорте юноши против «вероисповедание» стояло «иудейского», да и как было догадаться - юноша ходил в костел, как правоверный католик –


в гром органов и шепот молитв.


Вместе с сермяжным людом бил поклоны перед «глиняным Христом», и огонь его поцелуев жег «холодную как тлен глину Распятья». Это не был ни обман, ни измена, это была первая любовь. И сколько воспринимающей нежности было к самому ксендзу. Но глубина, не измеряющаяся тремя мерами мира, ворочалась хаосом в душе, и ночами - в страстных снах ксендз являлся юноше необычным - «средневековым», в развевающейся черной сутане, - бил его крестом, крича: «Я знаю, кто ты! Кыш, брысь отсюда!»[249]

3

Здесь и завязался узел судьбы поэта.

Туго завязался - не развяжешь, только разве рассечь.

Поэзия его - бесконечное восторженное объяснение земле Мазовецкой в любви, неутолимая жажда звучания - в собственных устах - ее «солнечной речи». Костел - не столько внутри, сколько снаружи, - окруженный «рядами польских лип»...


                          ...уже заря снимаетсо лба созвездья, как венец терновый......как на кресте, на слове распял меня, Боже!


Строк этих можно было не прятать от глаза ксендза. Но были и другие строки - «попирающие заветные святыни» - ночная память, тяготеющая над душою - кровью, «потому что душа тела в крови» (Левит 17, 10) –


                 ГеттоЭто было давно, дал"eко,это часто во сне повторялось:у двери жестяника бляхав тупике над козой качалась.Над стеною еврей юродивыйисходил песней убогой,и выли собаки на месяц,всходящий над синагогой.             . . . . . . . . . . .Дед мой качался, качалсянад зажелкшей от мудрости Мишной,как страшные бабочки, свечипылали зловеще неслышно.Не помню бабушки, толькоее руки иссохшие помню,золотые бряцавшие серьгии виденье - парик огромный.Там никто не знал, что значитПольша, райской горящая печью,не знал я тогда, что будетмоя речь польскою речью.Не знал я тогда, что Польшувозлюблю - ее липы и камни,и что всё мне будет далеким,только Польша будет близка мне.Горько кричал в колыбели,испуган ночью и снами –казались мне тени на стенахбородатых пророков тенями.Казалось мне - за рамойв венце голубом созвездийтемнеет грозный косматыйАдонай - гневный Бог возмездья.И мечтал я, мечтал о чем-тоголубином, чистом, как Висла,что как неба в июне вишневостьнад землей Мазовецкой провисло.А в окно врывалось гетто,врывалось черной луною,и подобные темным подваламзамыкались сны надо мною.[250]

4

В стихотворении «Голем» Вл. Слободник писал:


На город остальной ты не похоже, гетто,как черная Юдифь смуглянка на Мадонну...[251]


Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже