Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Не будем решать, что виною - бедность, равнодушие эмигрантского читателя или его немногочисленность. Действительность от этого не меняется. Писательский труд не только не дает возможности существования, но становится помехой, роскошью. И писатель, редко соединяющий дар с практическим смыслом, должен искать иного, в большинстве черного, плохо оплачивающегося, тяжелого труда. Притом безо всякой надежды когда-либо заслужить право на свой настоящий, прямой - литературный труд.

Поэт Хлебников некогда, в доисторические времена обильной мирной России, отказывался служить, говоря, что работа в учреждении «нарушает его внутренний ритм». Он предпочитал бродить с дорожной котомкой по знакомым усадьбам и пользоваться случайным гостеприимством друзей. В революцию он ходил без обуви, подвязывая на ноги дощечки, в одной рубахе и полотняных штанах, записывая свои полубезумные поэмы в старую конторскую книгу, которую таскал с собой.

Но то были иные времена.

Апатриду, выброшенному в чужой, деловито-холодный быт, не приходится беречь свои «внутренние ритмы». И вот Борис Буткевич, погибший в непосильных условиях жизни большой писатель, таскает мороженые туши в подземных марсельских холодильниках, пока не свалится и не умрет в неизвестности на больничной койке[544]; лучшие наши зарубежные поэты, живущие в Париже, развозят на велосипедах товары, моют в кухне ресторана посуду, протирают окна магазинов...

Что остается в такой каторжной жизни от всех литературных планов?! Как еще пишутся стихи?! Только чудом... или, вернее, из последних сил.

Умирает одаренный человек, надорвавшись на непосильной работе, и тогда только мы слышим сожаления. И никто не сожалеет о том, что вовремя не пришли с помощью, чтобы сохранить гибнущий дар для нас и для будущей свободной (все-таки верим же мы в нее!) России.

Помню, когда я познакомился с Антоном Сергеевичем Домбровским - он работал корректором в ежедневной газете. День его проходил в темном сыром подвале, где находилась наборная. Серый, согнувшийся, при скудном свете электрической лампочки, он сидел целыми днями над неразборчивыми полосками корректуры, дыша свинцовой пылью.

Работа менялась, но сущность оставалась одна: тяжелый труд, не оставляющий на писательство времени. И трудно себе представить, скольких жертв стоил писателю всё же законченный - с нечеловеческим упорством и выносливостью - «Иван Калюжный», знакомый читателям «Меча» по газете.

Антон Семенович уже перешел давно тот возраст, когда безнаказанно можно позволить себе такую жизнь.

И вот - свалился.

Книга была написана и каким-то чудом, умноженным на случайность, - издана. Но жертва оказалась слишком велика. Сил не хватило.

Поможем же русскому читателю. Принесем свои «2-3 горсти муки». Сохраним, читатель, своего писателя. «Что-то золотое брезжится ему в будущей России»...

4-го мая Союз Писателей закупил спектакль в Варшавской Русской Студии, чистый сбор с которого будет передан семье больного писателя.

Поддержим же доброе начинание Союза Писателей - встретимся все вечером 4-го мая на представлении в Студии; докажем писателю, что у него есть читатель, знающий его, любящий и в трудную минуту готовый прийти на помощь.

Меч, 1938, № 17, 1 мая, стр.7. А.С. Домбровский умер в ночь на 24 августа 1938. См.: Меч, 1938, № 34, 27 августа.

А стих елико прорицает

Вопрос Г. Адамовича

В одной из своих статей (см. «Литературные заметки» в «Последн. Нов.») Г. Адамович посвятил несколько «недоуменных» строк моей поэме «Сотом вечности», напечатанной в сборнике «Священной Лиры». «Недоумение» свое критик высказывает в форме следующего вопроса:

«Принужден сознаться, что для меня остается тайной, чего он от поэзии хочет, куда свою поэзию ведет. Архаизмы Гомолицкого, конечно, не простая прихоть и не кокетство. Это нечто вроде “вызова эпохе” (? - Л.Г.). Но если вызов сделан без фиглярства, - а в этом сомнений нет, - что за ним? Отказ от всякой попытки очистить то, что, по-видимому, представляется отвратительным (!? - Л.Г.), уклонение от борьбы и действия (? - Л.Г.), отступление в прошлое без (? - Л.Г.) разбора, в слепой уверенности, что прошлое лучше настоящего? Ответ не ясен... Интересно было бы знать настроения и догадки Гомолицкого, если не в литературном, то хотя бы в психологическом “разрезе”»[545].

Как видите, здесь прямой вопрос, как бы некоторый вызов, который я охотно принимаю, не потому, чтобы наивно поверил Г. Адамовичу, что ему нужны мои объяснения, но потому, что считаю вопрос, им поднятый, совсем не личным, мне заданным вопросом, но общим и в настоящее время, может быть, весьма насущным.

«Разрез» литературный

Архаизмы всегда были свойственны русской поэзии.

Архаический язык ее воистину архангельский. Тем и отличается русский архаический стиль от иноязычных, что направляет мысль по лествице ассоциаций к песнопению, молитве, псалтири. Напоминает, что письменность наша восходит непосредственно к языку религии - церковно-славянскому.