Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

До 1917 г. я не знал, для кого пишу. Теперь я чувствую живого читателя, который мне нужен, который обогащает меня и которому я нужен. 25 лет тому назад я подходил к литературе как к приятному занятию, какой-то забаве. Теперь я ясно вижу в литературе мощное оружие борьбы пролетариата за мировую культуру и по мере своих сил отдаю себя этой борьбе. Это сознание - мой сильнейший побудитель к творчеству. Припоминаю, как в первое десятилетие своей писательской работы я с трудом находил темы для романа или рассказа. Теперь я задумываюсь над тем, как мало осталось жизни и как мало сил в одной жизни, чтобы стоять наравне с темпом нашей великой эпохи».

Собственно, главной гордостью и его самого и сов. критиков является «Петр I». О других своих книгах А.Толстой не упоминает. Но что мешало А. Толстому писать своего «Петра I» в эмиграции, где роман этот, кстати, встречен лучше, чем в сов. России, - остается неясным. Впрочем, о своем эмигрантском периоде А. Толстой благоразумно умалчивает. Думается, что «Вядомости» оказали ему плохую услугу, сообщив в примечании на предпоследней странице о годах, проведенных А. Толстым за границей.

Всё, конечно, дело вкуса и природных особенностей человека. Смена вех и переезд через границу сделали А. Толстого необычайно производительным. А вот другой писатель, вернувшийся в Россию из эмиграции, А. Дроздов умолк непонятным и страшным молчанием[199]. За рубежом выпускал книгу за книгой, в которых никто ему, кстати, не мешал изображать разлагающихся интеллигентов и идеальных матросов. В сов. России же А. Дроздов выпустил слабую, подневольную, «не свою» книгу и точно в воду канул[200]. Очевидно, не для всех годится одно и то же лекарство.

Но еще показательнее очерки А. Белого, который старательно уверяет, что до революции занимался литературой только нехотя и между прочим, писателем же стал лишь в 1924 г., когда улеглась его педагогическая революционная деятельность. Вторая часть его очерка посвящена оправданиям в «непонятности» его писаний. Здесь же он старательно цитирует письмо одной колхозницы, которая поняла три его книги[201].

Всё это смешно и одновременно очень грустно. Ясно без пояснений, перед кем должны оправдываться эти попутчики.

Уж не перед читателями же «Вядомостей Литерацких».

*

Первые фразы «советского» номера «Вядомостей» посвящены русской эмиграции.

В начале своей статьи, открывающей номер, К. Радек без зазрения совести заявляет, что из всей «культуры Пушкина, Гоголя, Толстого» русская эмиграция спасла за границей только песенки Вертинского[202] и не написала ни одной книги, «которая бы рассказала миру о том, что пережили, перетерпели и передумали русские эмигранты».

Конечно, ни великодушия, ни даже простой объективной справедливости нельзя требовать от советских гостей «Вядомостей Литерацких». Вслед за Радеком К. Зелинский издевательски называет русскую зарубежную литературу «культурой парижских шоферов», а М. Слонимский заявляет, что в то время, как А. Толстой дарил революции свои лучшие произведения, за границей «умирала, кончалась в длительной агонии эмигрантская литература».

– Русская эмиграция, - по мнению К. Радека, - бесплодна, потому что ничто, кроме ненависти, не связывает ее с жизнью России, так как она знает, что в жизни победоносных народных масс для нее нет места.

Для кого есть место в жизни русских масс, это покажет время. Что же касается первой части утверждения Радека, то она звучит вопиющею несправедливостью. Русская эмиграция всё время напряженно следит за всяким проявлением гонимого и загнанного духа в России. В частности, каждое произведение, появляющееся на полках советских книжных магазинов, если только оно художественно и талантливо написано, встречает за рубежом горячий отклик. Перепечатывается эмигрантскими газетами, переиздается эмигрантскими издательствами, обсуждается в критических статьях, на литературных собраниях. Тот же «Петр I» А. Толстого по кускам перепечатывался в двух больших эмигрантских газетах. И кто же ослеплен ненавистью, советские писатели и публицисты из «Вядомостей Литерацких» или русская эмиграция, которая не кладет партийной грани между художественным словом там в СССР и здесь за рубежом, где, вопреки уверениям большевиков, русская литература жива, богата, свободна и уважаема другими европейскими литературами?

В эмиграции давно установилось мнение, что тяжелый период узкого партийного гнета в России и гнета лишений в зарубежьи не в силах убить истинную русскую литературу. Что все препятствия будут изжиты и преодолены ею, и в новой свободной России снова сольется в одно общее русло разделившаяся на два потока свободная и праведная река русского художественного слова.

*

«Советский» номер «Вядомостей Литерацких» произвел в русской варшавской колонии действие камня, брошенного если в не совсем гладкую, то всё же довольно устоявшуюся за 15 лет поверхность озера.