Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2

 Один, кто действительно старался вчитаться и вжиться, уловил неясную скорбь тона и стал в тупик перед настоящим смыслом, нашел вехи, путеводящие в этот смысл, но поленился пройти дальше или не сумел. А мне видится идеал говорить так много, как много говорил Толстой своей философией, открывать глазам читателя новые миры и новые возможности. Но к стихам уже давно есть предубеждение, чтó, мол, ждать из Назарета – настроеньица, картинки, в лучшем определения более-менее меткие. Потому у меня и такая нотка – «для себя».

 Что касается до того, что якобы стихи особенно говорят влюбленным, – я вспоминаю эпизод моей первой любви. В напряженный момент почти экстаза, близко друг к другу мы ощущали присутствие не то смерти, не то жизни. Рука потянулась в забывчивости к столу, я раскрыл томик Гумилева «где придется» и прочел:

  «Здравствуй, Красное Море,

  акулья уха, негритянская ванна»^[171]

и расхохотался, засмеялась она, и мы долго не могли успокоиться. Строчка ничего не разрушила, но она была так не у места, так неудачна, что даже теперь я не могу прочесть ее без улыбки.

 Вы писали мне, Альфред Людвигович, что мои стихотворения будут напечатаны в Своими Путями. Совершилось ли это? Кстати, посланные для печати стихи были из Дуновенья.

 Привет скитникам и пожелание истинного порыва творчества. Я пишу, но редко и мало, а всё же пишу.

Ваш Лев Гомолицкий.

 Всё хочу спросить у Вас, Альфред Людвигович, что сейчас делается в литературе? До меня сейчас долетела Митина Любовь Бунина, не столько Митина, сколько последующие рассказы оставили после себя что-то. Чувствуется сравнение, иной масштаб, переоценка, и всё это не лестно для русского человека и мужика. Но сквозит и эта нотка: было далеко не так хорошо, да и всегда и всюду что жизнь останется жизнью. Это даже через печаль о родине и родном.

 Бунину, конечно, уже не мечтать о собственной жизни, но в вырывающемся у него порою «конец» и «никогда» слышится что-то большее.

 Что такое Чураевка Гребенщикова? И пути открывания (кажется так) Рериха?^[172]Я что-то где-то слышал – кажется в Перезвонах.

7. Гомолицкий – Бему

                                                  27/XII.26.

 Дорогой Альфред Людвигович!

 Сим выполняю обещание. Дуновение летит к Вам. Если новый год для Вас праздник, тем более кстати придется письмо к этому празднику.

 Для меня новый год – подведение итогов. В этом же году я подвожу итоги не только разумом, я уже подвел их где-то гораздо глубже. Из всех влияний, из всего пережитого я взял нужное мне и закрепил за собою. И одним, из трех главнейших влияний, было Ваше. Хотя и сейчас я еще почти ничего не знаю о скитниках и мне остается пожалеть, что я отделен пространством, которое, пожалуй, ничем не заполнить, но Ваши письма со мной и я всегда могу перечитать их, что я сейчас и делаю.

 То письмо, которое я получил 7.VI и в котором Вы поздравляли меня скитником в такой для меня трудный момент и так вовремя, навсегда останется для меня радостным воспоминанием. Вы обласкали и ободрили мое Дуновение. В дальнейшем Вам послышался диссонанс между моим творчеством и мной, отнесенным к народу. И вот мне приходит в голову, в чем разница наших отношений к этому отвлеченному народу. Для меня это уже не понятие угнетаемое, а потому нуждающееся в защите, для меня нет вовсе этого понятия, но есть реальные единицы, пользующиеся теперь большими правами, чем я, поквитавшиеся и взявшие где свое, где меньше, где больше, и, следовательно, я ничего больше не должен. Меня ничто не связывает, никакое предубеждение. Я переношусь в область человеческих взaимоотношений. А тут уже всё зависит от сконцентрированности, динамичности моего лучшего Я. Прошлые два года были для меня реакцией после сильного напряжения, выразившегося в «свете» (Дуновение)^[173]. Я копил в себе силы и, следовательно, по возможности охранял их от чужого взора. В деревне же сразу почувствовалось понижающее давление на мое поле. Я боролся за самого себя, выискивая способ самозащиты.

 Что касается вопросов творчества – я всё больше полагаюсь на то, что вечно движется и не поддается предугадываниям и что нельзя заключить в любые рамки по желанию – т.е. на жизнь. Что здесь больше – случай или судьба, или что меньше? Каждый идет своими путями, куда увлекает его собственное я, не спрашиваясь, где бы он был лучше или хуже, больше или меньше, и как это отразится на общем потоке.

 Если Вам любопытно следить за моей работой, я приписываю сюда несколько отрывков из моего цветничка – всё непосредственно относится к этой осени:

–––