Сочинения. Том 1

Следствие началось в конце 1887 г., а суд — осенью 1888 г.; он тянулся один год и один месяц и занял 128 заседаний (начался он 22 октября 1888 г., а окончился 22 ноября 1889 г.). Судьба как будто не хотела дать Парнелю хоть немного отдохнуть: обструкция в эти годы (со времени изменения парламентских правил) была сильно затруднена, другим способом бороться против коалиции унионистов и консерваторов не было возможности, и вот, как раз когда в парламенте стоит сравнительное затишье, Парнель волнует английское общество своим процессом и теми подробностями его, которые выяснились во время суда и следствия. Нужно отдать справедливость генерал-атторнею, руководившему следствием: он делал все, что только было в его силах, чтобы доказать связь Парнеля с фениями и, eo ipso, подлинность писем. Но такого осторожного и скрытного человека, такого, по отзывам всех следивших за ним агентов, идеального конспиратора нельзя было другого отыскать в Соединенном Королевстве; Томас Бич был единственным человеком, который мог хвалиться тем, что обманул Парнеля. Генерал-атторней приказал на казенный счет привозить в Лондон со всех концов Ирландии и Англии тех политических арестантов, которые могли бы хоть что-нибудь сказать против Парнеля. Многие ирландцы сидели в тюрьме на основании только что проведенного бальфуровского билля об усмирении; этим людям, находившимся в полной власти администрации, была обещана свобода за одно только слово против Парнеля [193]. Но ничего не помогало: доказательства не являлись.

Когда следствие коснулось, наконец, истории с письмами, генерал-атторней вызвал редактора «Times» и спросил его, от кого он получил эти письма. Редактор ответил, что он их получил от некоего Густона [194], секретаря английской патриотической лиги в Дублине и вместе с тем корреспондента «Times». Генерал-атторней вызвал Густона и спросил, кто же ему самому дал эти письма. Тогда Густон назвал некоего Ричарда Пиготта, бывшего репортера дублинской мелкой прессы. Вызвали Пиготта, и тут дело начало раскрываться. Вот что обнаружилось. Этот Пиготт жил в Кингстоуне, вблизи от Дублина; у него была семья, состоявшая из жены и четырех маленьких детей. Положение всей семьи было ужасно; Пиготт делал все, чтобы достать какую-нибудь работу, но ничего не выходило, неудачи преследовали его с замечательным постоянством. Доведенный до отчаяния, он уже начал просить милостыню у тех людей, от милосердия которых мог чего-нибудь ожидать. Он страстно любил своих детей, по отзывам всех, и жестоко страдал, видя, что они умирают от голода. Положение его и в особенности страх за жизнь детей стали известны Густону, секретарю английской патриотической лиги и сотруднику «Times». Густон явился к Пиготту и предложил ему следующее дело. (Это было в конце 1886 г., в разгар толков о совращении либералов и Гладстона в парнелизм.) Существует, сказал он, единственная возможность для Пиготта спасти своих детей от голодной смерти. Нужно достать письма, которые бы показывали, что Парнель находился в связи с убийцами Борка и Кавендиша. Если Пиготт берет на себя искать и найти такие письма, то английская патриотическая лига обязуется платить ему за каждый день во время поисков 2 фунта стерлингов (около 20 рублей), а когда письма будут найдены, тогда он получит за напечатание их разом такую сумму, которая его обеспечит до конца дней. Пиготт согласился. Затем показание Пиготта, до сих пор подтвержденное другими свидетелями, становится несколько сбивчивым. Он отправился искать письма почему-то в Лозанну, но там ничего не нашел и поехал в Париж [195]. Здесь его встретил на улице какой-то неизвестный человек, который спросил его, не письма ли Парнеля он ищет? Получив утвердительный ответ, незнакомец сказал, что эти письма находятся в черном мешочке в одном запертом помещении в Париже. Пиготт выразил желание купить их, но незнакомец не продавал, боясь гнева фениев, сидевших в Америке. Пиготт, съездив в Америку, получил от фениев позволение купить письма, вернулся в Париж и приобрел их. Затем эти письма, уличавшие Парнеля в сношениях с заговорщиками Феникс-парка, были переданы Густону, а Густон отослал их в редакцию «Times». Пиготт виделся лично и с редактором, и тот вполне поверил подлинности документов [196]. В общем он пока получил за них от редакции около 1 тысячи фунтов (9 тысяч рублей).