Сочинения, том 1 (1839 – 1844)

Прежние философы государственного права исходили в своей конструкции государства из инстинктов, – например, честолюбия, общительности, – или даже из разума, но не общественного, а индивидуального разума. Новейшая философия, придерживаясь более идеальных и глубоких взглядов, исходит в своей конструкции государства из идеи целого. Она рассматривает государство как великий организм, в котором должны осуществиться правовая, нравственная и политическая свобода, причём отдельный гражданин, повинуясь законам государства, повинуется только естественным законам своего собственного разума, человеческого разума. Sapienti sat[47].

В заключение мы ещё раз обращаемся к «Kölnische Zeitung» с философским прощальным словом. Она поступила весьма благоразумно, поставив себе на службу «бывшего» либерала. Ей можно наиудобнейшим образом быть одновременно и либеральной и реакционной, – для этого нужно только проявить достаточную ловкость и вовремя обратиться к либералам недавнего прошлого, которые не знают иной дилеммы, кроме дилеммы Видока: «либо заключённый, либо тюремщик». Ещё благоразумнее было, что либерал недавнего прошлого выступил против либералов настоящего. Без партий нет развития, без размежевания нет прогресса. Мы надеемся, что вместе с передовицей в № 179 началась для «Kölnische Zeitung» новая эра – эра характера.

• • •

Написано К. Марксом между 29 июня и 4 июля 1842 г.

Напечатано в приложениях к «Rheinische Zeitung» №№ 191, 193 и 195; 10, 12 и 14 июля 1842 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

Коммунизм и аугсбургская «Allgemeine Zeitung»

Кёльн, 15 октября. Аугсбургская газета в № 284 проявила всю свою неуклюжесть, сделав открытие, что «Rheinische Zeitung» – это прусская коммунистка, правда, не настоящая коммунистка, но всё же особа, мечтательно кокетничающая с коммунизмом и платонически строящая ему глазки.

Является ли бескорыстным это неприличное порождение фантазии аугсбургской кумушки, не связано ли это праздное фиглярство её разгорячённого воображения со спекуляциями и дипломатическими расчётами, – об этом пусть читатель судит сам после того, как мы приведём мнимый corpus delicti[48].

«Rheinische Zeitung», повествует она, поместила в отделе фельетона коммунистическую заметку о берлинских семейных домах^{53}, сопроводив её следующим примечанием: эти сообщения «не лишены интереса для истории этого важного современного вопроса». Отсюда по аугсбургской логике следует, что «Rheinische Zeitung» «преподносит подобного рода неприглядный хлам, снабжая его своей рекомендацией». Выходит, что если я, например, говорю: «Следующие сообщения „Mefistofeles“^{54} о домашних делах аугсбургской газеты не лишены интереса для истории этой важничающей дамы», то я тем самым рекомендую грязный «хлам», из которого аугсбургская кумушка выкраивает свой пёстрый гардероб. Или мы потому уже не должны считать коммунизм важным современным вопросом, что он не является современным салонным вопросом, что он носит грязное бельё и не пахнет розовой водой?

Однако аугсбургская кумушка, с полным на то правом, негодует по поводу нашего непонимания. Значение коммунизма заключается-де не в том, что он составляет в высшей степени серьёзный современный вопрос для Франции и Англии. Коммунизм имеет европейское значение уже потому, что аугсбургская газета использовала его ради фразы. Одному из её парижских корреспондентов – новообращённому, который трактует историю, как кондитер ботанику, – недавно пришла в голову фантазия, что монархия должна стремиться усвоить себе на свой лад социалистически-коммунистические идеи. Вам понятно теперь негодование аугсбургской кумушки, которая никак не может простить нам, что мы представили публике коммунизм в его неприкрашенной наготе; вам понятна та жёлчная ирония, с которой она говорит нам: так-то вы рекомендуете коммунизм, которому однажды улыбнулось уже счастье послужить материалом для элегантных фраз аугсбургской газеты!

Второй упрёк по адресу «Rheinische Zeitung» относится к заключительным словам отчёта о произнесённых на Страсбургском конгрессе^{55} коммунистических речах; нужно заметить, что обе сводные сестры поделили между собой материал таким образом, что на долю рейнской достались дебаты, а на долю баварской сестрицы – обеды страсбургских учёных. Инкриминируемое место гласит буквально так: