Сочинения. Том 2. Иду на грозу. Зубр

– Я всегда делал то, что мог, – сказал он. – Тулину, конечно, легко критиковать со стороны.

– Нет, нет, он во многом прав, – горячо заговорил Крылов, радуясь, что с этим покончено и можно начать о другом.

Агатов слушал внимательно, согласно кивал, но Крылов понимал, что Агатову сейчас не до него и не до его откровенных излияний. Новая должность начиналась тяжело. «Неужто и дальше придется вот так же ломать чужие надежды, – думал Крылов, – перешагивать через кого-то, решать чьи-то судьбы? Неужели без этого не обойтись? И всякий раз стараться не замечать, не думать об этом, поскольку, мол, иначе поступить нельзя».

Перед кабинетом Голицына Крылов посмотрелся в оконное стекло, почесал подбородок. Придется бриться ежедневно.

– Чего вызывает? Что за срочность? – спросил он у Ксюши.

– Вас можно поздравить? – сказала она. – Ваша жизнь вступила в новую фазу.

У нее все было крашеное: волосы, ногти, губы, ресницы, брови. На лимонно-желтой кофточке блестели большие бусы.

– А вам идет желтый цвет. – Крылов улыбнулся, довольный своей развязностью.

Ксюша подняла трубку:

– Позвоните позже, он занят. – И глазами показала Крылову на дверь кабинета.

Читая бумагу, которую ему протянул Голицын, Крылов подумал, что он был свиньей и надо как следует поблагодарить старика.

«Осуществление гипотезы, высказываемой неоднократно в последние годы, нуждается в огромном экспериментальном материале. Такой материал требует широкой, многолетней программы лабораторных исследований…»

Как бы там ни было, старик помог ему в самое трудное время, старик заставил его защитить диссертацию. Ну и времечко было!..

– Ясно? – спросил Голицын.

Крылов заставил себя сосредоточиться: «Идея остается очередным прожектом». Какая идея? «…Безответственная, ничем не обоснованная программа Тулина…»

При чем тут Тулин?

Голицын нетерпеливо постукивал ногтем по стеклу, на пальце у него блестело серебряное кольцо с печаткой.

Крылов вернулся к началу, перечел заново всю бумагу.

– Ознакомились? Прошу вас, поезжайте с нашим заключением в управление к генералу Южину, он ждет, – сказал Голицын. – Может, у него возникнут вопросы, ну, вы растолкуете.

– Подождите, как же так? – сказал Крылов.

– Привыкайте, дорогой! Ничего страшного, вам полезно повращаться.

– Да нет, не в этом же дело, – сказал Крылов. – Я про заключение. Вы ж фактически закрываете работу Тулина.

– Вот и хорошо, делом займется. Как вернетесь, заходите, мы планы обговорим.

Голицын надел очки и развернул английский журнал. Крылов вышел к секретарше.

– Все в порядке? – спросила она. – Я всегда верила в вашу звезду.

Крылов постоял перед ее столом.

– Ксюша, это невозможно, – сказал он и вернулся в кабинет Голицына.

– Я не могу, – сказал он с порога. – Это ж бездоказательно.

Голицын удивленно вскинулся:

– Вы еще здесь? – Он отшвырнул журнал. – Как вы сказали?

– Бездоказательно, – повторил Крылов. – Простите меня, Аркадий Борисович, но я не вижу, в чем Тулин ошибается…

– Заключение и не требует подробного разбора. Вы, дорогой мой, читали статьи Тулина?

– Читал.

– Как по-вашему, у него достаточно обоснованы выводы? А? То-то!

– У него есть вещи спорные, но…

– Послушайте. – Голицын нахмурился. – Вы никак собрались меня поучать. Вы что же, хотите, чтобы я благословил Тулина на его авантюру? Не ожидал от вас.

– Это не авантюра. Пусть местами его выводы не вполне корректны, но тем более он имеет право удостовериться…

– Не имеет! – закричал Голицын. – Настоящий ученый не имеет права на такую торопливость. Накопит материал, тогда посмотрим. Пока у него одна самоуверенность.

– Сколько можно копить факты, когда-нибудь надо…

– Сто лет, тысячу лет – сколько потребуется!.. Зеленые яблоки рвать ума не надо. – Он успокоился. – Вы же знаете, Сергей Ильич, я не против любого метода активных воздействий. И его метод тоже во своевремении. Рано еще, миленький вы мой. Слишком мало мы знаем. В данном случае нужна обстоятельная подготовка, чтобы не скомпрометировать… – Собственная терпеливость настраивала его на отеческий лад. Ведь все это когда-то было и с ним самим. Упрямо сведенные брови, опущенная голова, старый осторожничающий профессор – как смешно повторяется жизнь!

– Я тоже начинал с этого, – сказал он. – И мы требовали действий, мы твердо были уверены, что именно нам удастся покорить небеса. Мы надеялись стать громовержцами. – Он прикрыл глаза, вглядываясь в прошлое. – Строптивая юность… милая, строптивая, мечтательная юность. Им все кажется просто, легко, они парят над землей, не желая задумываться над мелочами. Но это пройдет, они поймут.

«Посыпалось! Сейчас заведет про Гриднева», – подумал Крылов.

– Тем более, – начал он, – вы можете меня…

– Старики вроде Гриднева или Оболенского казались нам… Любопытно, кем я кажусь вам сейчас? Окурок? Старая песочница?

– Почему ж окурок? – Крылов покраснел, и Голицын вдруг проницательно усмехнулся: