4.5.12. Как у бегущих по склону причиной движения, наряду с желанием, является вес тела, так же и при страстях души следовало сказать, какая причина, отличающаяся от разума, порождает неумеренное и, как он сам имеет обыкновение называть его, выходящее за разумные пределы движение.
4.5.13. Приведем его рассуждение из книги «Терапевтика»: «Страсть также правильно называется слишком сильным порывом, — как и неистовое движение можно назвать чрезмерно сильным, — и эта ее чрезмерность возникает при отстранении от разума, а отсутствие чрезмерности означает сохранение разума.
4.5.14. Ибо порыв, выходящий за пределы разума и стремительно несущийся вопреки разуму, правильно называть чрезмерным и в этом отношении противоестественно возникающим и неразумным, как мы указываем»[335]
.4.5.15. Он говорит: «Выходя за пределы разума, стремление вообще несется совершенно вне его», и так создается выходящее за пределы стремление, которое и есть страсть. Следовательно, о Хрисипп, разум не может являться источником выходящего за пределы и преступающего меру движения.
4.5.16. Ведь сам ты признаешь, что оно рождается вопреки разуму; невозможно, чтобы одно и то же рождалось вопреки разуму и вместе с тем порождалось разумом. В любом случае это движение порождается какой-то причиной, причина же эта не является разумной; поэтому сила, создающая страсть, есть неразумная сила.
4.5.17. Итак, «стрелою, оперенною пером моим, я поражен»[336]
. И это притом, что, о благороднейший Хрисипп, ничто не мешало тебе сделать любое из двух других утверждений: или что страсть ничем не отличается от ошибки, или что страсти происходят из-за ошибок. Если бы ты принял любой из этих тезисов, тебе не было бы нужды отвечать на вопрос, какова причина движения, лишенного меры и идущего против разума.4.5.18. Но ты не отважился сделать ни то, ни другое заявление, устыдившись утверждать противоположное тому, что обнаруживается с очевидностью. При этом ты не заметил, что противоречишь самому себе, заявляя, что некие движения рождаются вопреки разуму, и отстраняются от разума, и не слушаются его поводьев, и затем немного позже говоря, что то же самое движение порождается разумной силой.
4.5.19. Так же Хрисипп противоречит себе, когда говорит, что страсти души есть суждения, и в то же время — что они рождаются без суждения.
4.5.20. Ведь рассуждение из первой книги «О страстях», в котором он говорит, что страсти рождаются без суждения, было приведено мной ранее. То, что он держится этого мнения и в своей книге «Терапевтика», которая также носит название «Этика», можно понять из следующего рассуждения:
4.5.21. «Ведь мы говорим о страстях как о недугах не только потому, что они заключаются в суждениях, что та или иная вещь — благо, но и в том смысле, что они устремляются к этим вещам чрезмерно по сравнению с требованиями природы»[337]
.4.5.22. Но тут, пожалуй, можно возразить: «В этом рассуждении не отрицается то, что недуг страсти включает в себя неправильное суждение, но говорится, что это состояние происходит не просто от ошибочного суждения, но от того, что к ошибочному присоединяется избыточное». Однако мнение Хрисиппа станет ясным из продолжения его рассуждения: «Поэтому не будет неправильным называть некоторых «помешанными на женщинах» и «помешанными на птицах»[338]
.4.5.23. Итак, если само название этих недугов содержит слово «мания», и это, по словам Хрисиппа, правильно, а мания порождается в теле неразумной силой, то нет ничего менее разумного, чем такие недуги.
4.5.24. Да, и на это, клянусь Зевсом, можно было бы возразить, что безумие рождается не из-за неразумной силы, но из-за того, что суждение и мнение преступают надлежащие пределы, и это равносильно утверждению, что недуги души рождаются не вообще из-за того, что нечто ложно понимается как добро или зло, но из-за того, что нечто ложно почитается величайшим добром или величайшим злом.
4.5.25. Ведь мнение о деньгах, что они хороши, еще не является недугом, но если кто-то почитает их высшим благом и считает, что без них и жить не стоит, то это уже будет недуг жадности к деньгам и сребролюбия.
4.5.26. Но Посидоний, возражая на это рассуждение Хрисиппа, говорит примерно так: «Если бы кто-то стал разбирать то, что было сказано Хрисиппом, то прежде всего задал бы следующий вопрос: как мудрые, которые знают, что прекрасное является высшим и непревзойденным благом всего, не преисполняются страсти в своем стремлении к нему, хотя и желают достигнуть того, к чему стремятся, и исполняются ликования, когда достигают этого.
4.5.27. Ведь если представление о величии кажущегося блага или зла считается достойным и достаточным для того, чтобы обладающие таким представлением преисполнились страсти, и не допускать никакой мысли относительного того, что их реакция должна быть иной, то те, кто считает нечто непревзойденным благом, должны также впадать в состояние страсти, чего, однако, не наблюдается.