Сочинения в 2-х томах. Том 1

Давно слепой человек, начиная видеть, впервые познает это благодаря свету: свет — инаковость зрительного духа, и зрение не овладеет своим единством иначе как через посредство этой своей инаковости. Соответственно предносящийся зрению свет, благодаря которому зрение знает себя видящим, отличается от света зрительного духа. Когда сила света в зрительном духе поглощает внутри себя видимый свет, видимое переходит в видение; наоборот, когда инаковость видимого света своей силой поглощает слабость зрительного духа, единство зрительной силы переходит в инаковость и разделение. То же надо предполагать об интеллектуальной силе и свете рассудка. Рассудок есть инаковость интеллектуального единства, и, если сила последнего не обильна, оно часто поглощается инаковостыо рассудка, и человек принимает мнение за истинное понимание[332]. Рассудок тоже часто поглощается инаковостью образов представления так, что плоды воображения человек считает доводами рассудка. И единство силы воображения иногда поглощается чувственной инаковостью так, что человек принимает воображаемое за воспринятое чувствами, — как младенец с еще расплывчатой (informem) силой воображения считает увиденную им женщину матерью, которую при этом воображает. То же бывает у других людей с неотчетливой силой воображения.

Будучи единством рациональности, интеллект сочетается с телом через эту рациональность: телесная при рода может приобщиться к интеллектуальной только в инаковости, а будучи максимально отдалена от нее, нуждается в ступенях опосредования[333]. Телесная при рода причастна поэтому к интеллектуальной в инаковости рационального света через посредство вегетативной и чувственной областей. В свою очередь ощущение через телесные органы восходит к рассудку, который смыкается с тончайшим и духовнейшим духом мозга; а воспринятая рассудком инаковость [чувства] через посредство рационального единства, которое есть инаковость интеллекта, вбирается свободным от всякого телесного органа интеллектом. Это восхождение рассудка есть нисхождение интеллекта, и отрешенный (absolutus) интеллект, ведя свою охоту в рациональной инаковости, даже истины схватывает как идущие вверх от образов воображения. Пока интеллект исходит таким путем из чувственного, он еще не может поэтому быть истинным абсолютно, а лишь сообразно чему-либо: в рассудке он истинен сообразно рассудку, в воображении — сообразно воображению, в чувстве — сообразно чувству. Но когда он более отвлеченно, вне всякой инаковости рассудка созерцает вещи в своей простой интеллектуальной природе, он схватывает их, помимо образов воображения в чистоте истины: интеллект — инаковость бесконечного единства, и чем выше его понимание освобождается (se abstrahit) от своей инаковости, стремясь больше подняться в простейшее единство, тем он становится совершеннее и благороднее. В самом деле, поскольку всякая инаковость постижима лишь в единстве, интеллект как инаковость (раз он не абсолютный, божественный, а человеческий интеллект) способен видеть самого себя как есть только в божественном единстве; ни сам себя, ни что бы то ни было понимаемое как оно есть интеллект не может постичь иначе, чем в истине, которая есть бесконечное единство всего. С другой стороны, он не может созерцать бесконечное единство иначе, чем в своей интеллектуальной инаковости: в себе интеллект созерцает это единство не как оно есть, а как оно понимается по-человечески, и уже через такое понимаемое в инаковости единство он поднимается — чтобы абсолютнее войти в него как оно есть — от истинного к истине, вечности и бесконечности. Здесь последнее совершенство интеллекта; через нисходящую в него теофанию он постоянно восходит к более полному уподоблению божественному и бесконечному единству, в котором бесконечная жизнь, истина и покой ума.