Сочинения в 2-х томах. Том 1

Всякий раз, читая Деяния апостолов, я удивляюсь этому переходу. В самом деле, Павел хочет открыть философам неизвестного Бога, а потом утверждает, что Его невозможно постичь никаким человеческим умом! Бог открывается в знании того, что любое понятие бессильно Его изобразить и представить, а при всем том апостол называет Его «Богом», или по-гречески Θεός. Если человек пришел в этот мир для того, чтобы искать Бога, найдя, прилепиться к Нему и успокоиться в Его близости, но искать Его и ощущать в этом чувственном и телесном мире не может, раз Бог есть дух, а не тело, и постичь Его в отвлечении разума тоже не может, раз, как говорит апостол, нельзя помыслить ничего подобного Богу, то как можно искать Его и найти? Поистине, если этот мир бесполезен ищущему, человек напрасно был бы послан в него для искания Бога. Значит, в мире обязательно должна быть какая-то помощь для искателя. В то же время искатель должен знать, что ни в мире, ни во всем том, что человек способен помыслить, ничего подобного Богу нет.

Теперь посмотрим, не послужит ли нам здесь помощью это имя Θεός, или Бог (deus). Само имя Θεός не есть имя Бога; Бог выше всякого понятия, а что невозможно помыслить, то остается невыразимым. Высказать — значит словесными или другими символическими знаками показать вовне внутреннюю мысль, и чье подобие нельзя помыслить, того и имя неизвестно. Значит, Θεός есть имя Бога, лишь поскольку человек ищет Его в этом мире. Поэтому ищущий должен внимательно рассмотреть, как в этом имени, Θεός, свернуто содержится некий путь искания, идя которым, можно ощутимо найти Бога. Слово Θεός происходит от Θεωρώ, что значит «видеть» и «бежать».[348] Ищущий должен бежать взором, чтобы приблизиться к всевидящему Богу. Зрение представляет, таким образом, подобие пути, по которому должен идти искатель. Мы должны поэтому развернуть перед умственным взором природу чувственного видения, построив из него как бы лестницу восхождения.

Наше видение возникает от нисхождения некоего светлого и чистого духа из высшей части мозга в орган зрения и от размножения (multiplicatio) расцвеченным предметом в тот же орган видов своего подобия при содействии внешнего света.[349] В области видимого нет ничего, кроме цвета. Зрение не от области видимого; оно стоит выше всего видимого. Не принадлежа к области цветного, зрение не имеет цвета. Чтобы видеть любой цвет, оно не определено (contractus) ни в один из них; чтобы его суждение было истинным и свободным, оно ни одному цвету не ближе, чем другому; чтобы его потенция распространялась на всякий цвет, оно не ограничено никаким: зрение не смешано с цветом, и потому его видение истинно. Мы знаем на опыте, что зрение обманывается, когда смотрит через цветную среду, стекло, прозрачный камень или что другое. Зрение настолько чисто и не запятнано ничем из видимого, что все видимое в сравнении с ним есть некий мрак, и в сравнении с духом зрения как бы телесная густота.

Но если мы рассмотрим умом видимый мир и спросим, есть ли у него знание зрения, окажется, что всему миру цвета зрение неведомо, потому что он не улавливает ничего не-цветного. Если мы скажем, что зрение существует и что оно не цветное, мир видимых вещей, желая создать себе о нем уподобительный образ, не найдет ни в одном своем понятии ничего подобного зрению, ведь его понятие не может быть без цвета, и, не находя во всем пространстве своей области ни зрения, ни чего-либо подобного и сообразного ему, мир цвета не может его и постичь. Больше того, ничего не постигая вне цвета, он не может постичь даже того, что зрение есть, а считает, что не-цветное вообще не есть нечто.[350] Зрению не подходит поэтому ни одно из имен, какие могут быть даны в области видимого: ни имя белизны, ни черноты, ни каких-либо смешанных цветов, раз уж [не подходит имя] ни белизны и небелизны вместе (copulative), ни черноты и не-черноты вместе. Перечислять ли все имена этой области по отдельности как взаимоисключающие (disiunctive), брать ли названия противоположных цветов в сочетании, рассматривать ли сочетание всех возможных имен — ничто из этого не будет именем и сущностью зрения.

Если мы обнаружим таким путем, что цвет различается и познается не сам собой, а от более высокой причины, зрения, и спросим у всех вещей видимого мира, верно ли это и как они понимают такую причину, они ответят, что наделившее их именами высшее начало, каковым является зрение, есть нечто наилучшее и прекраснейшее во всех мыслимых отношениях. Но, приступая к понятию этого наилучшего и прекраснейшего, они снова возвращаются к цвету, без которого не могут построить ни одного понятия, почему и говорят, что зрение прекраснее, чем любой ясный цвет, раз в области цвета нет столь прекрасного цвета, чтобы не могло быть прекраснее, и столь сияющего и яркого, чтобы не могло быть ярче. Видимый мир не сочтет своим царем никакой из цветов своей области, актуально существующий среди видимого в этой области, а скажет, что этот царь есть высшая потенция красоты яснейшего и совершеннейшего цвета.[351]