Сочинения в 2-х томах. Том 1

Николай. Опыт научил меня, что авторитетность писателя чрезвычайно способствует успеху нашего исследования. Если кто принимает чье-нибудь слово как некое откровение божественной истины и всеми силами стремится увидеть умом то, во что верит, то, каким бы ни было это слово, в нем повсюду непостижимо приоткрываются сокровища смысла. Недаром глубочайшая вера ведет к высочайшим вершинам, как ты слышал в «богосыновстве».[432] Вот и эти слова пророка я с верой принимаю как близко изображающие становление вещей, стремясь умом рассмотреть его в таком уподоблении, хотя оно остается невидимым. Пророк говорит: «Словом Господа сотворены небеса, и духом уст Его — вся сила их», причем, где у нас «Господа», в греческом оригинале стоит невыразимое имя Бога, о котором я уже кратко упоминал, что оно произносится Иегова.[433] Он показывает, стало быть, что от Иеговы, то есть как бы от отца слова, — поскольку оно свернуто содержит все гласные, без которых невозможно никакое звучащее слово, — происходит слово, и от пего же и от слова происходит дух, раз говорится о «духе уст Его»; «уста» есть как бы совпадение произносящего начала и слова в происходящем от них обоих духе. Вот троица в абсолютном том же, без которой то же не могло бы отождествлять. Абсолют, таким образом, троичен и един, и мы убеждаемся в этом по его отождествляющему действию. Всякий деятель так же причастен к троичной и единой природе, без чего не был бы деятелем. Об этом ты мог подробно читать в первой книге «Ученого незнания», где мы развернули понимание своего малого ума — но все равно наилучшего даяния божия[434] — относительно Троицы. Многие другие разбирали ее сходным образом, и каждый по-своему превосходно.

Но вернемся к становлению. Пророк, я говорю, дает нам понять, что небеса и что бы то ни было, пришедшее к бытию под именем, по подобию или в смысле неба, произошло как слово господина и повелителя, которое не медлит исполнением, в котором смысл есть повеление и повеление — смысл, которое говорит — и все сделано, повелевает — и все сотворено без малейшего промежутка. Потом, когда небо призвано к существованию, Он вдыхает в него действенную силу, — призванность из ничего есть как бы внешнее (extrinsecum) всякой вещи, наподобие покрывающего и облекающего неба, а ее внутреннее (intrinsecum) — обращенность к творцу, как бы выражение богоподобия твари. В действенной силе вещи светится сила Бога, которую Он словно вдохнул в вещь, и выражение Подобия творцу в этой силе действеннее, чем в ее внешнем образе, в котором она призвана из ничего. Так у живого существа, надо думать, важнее животворная и чувствующая сила, которую вдохнул в него Бог, чем облекающее душу небо, то есть тело, призванное из ничего. И так во всем сотворенном мы должны видеть, поскольку оно есть уподобление, внешнее, то есть призванность из ничего, и внутреннее, то есть причастность к истинному бытию. Сущность всякого творения как бы несет в себе эти три: возможность в силу призванности из ничего, действительность в силу причастности к божественной силе и связь обеих.

Это и Моисей выражает в своих прекрасных словах: «Образовал Бог человека из праха земного и вдохнул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душой живой»[435], — давая понять в таких выражениях, что земной человек, который называется поэтому Адамом, то есть как бы «земным», в своем внешнем теле призван из праха земного, то есть из природы [четырех] стихий, а в своей внутренней жизненной силе происходит от вдунутого в него (inspiratione) божественного духа, то есть от причастности божественной силе, причем живой человек становится, таким образом, благодаря тому и другому единым подлинным человеком.

Пожалуй, не будет совсем уж нелепым под именем неба понимать некий видовой модус, охватывающий [все разнообразное] движение причастной к нему силы. Возьмем пример силлогистической способности рассудка, которая в своей дискурсии конкретизована как вид внутри определенных [силлогистических] модусов так, что первая фигура есть как бы область, сфера или небо этого модуса, и в небе первой фигуры, как бы во вселенском модусе, располагаются круги внутривидовых различий, теснее определенные модусы. Так и другие фигуры. Всякий вид есть, таким образом, как бы небо, внутри своих пределов охватывающее невидимую вдунутую в него силу, к которой по-разному причастны обитатели такого неба. Вне своего неба эта причастность иметь место не может, как комбинация силлогизма из трех общих утверждений не может составиться вне первой фигуры. Всякое творение движется и приходит к успокоению внутри своего неба, как ты об этом слышал в другом месте[436].