Сочинения в 2-х томах. Том 2

«Большинство учителей нашего времени, занимающих поле Священного писания, — сказал он, — где, как они слышали, скрывается сокровище царства божия, хвалятся благодаря этому своим богатством, как и этот человек, написавший «Невежественную ученость». Но кто понял, что сокровище остается скрытым от глаз всех мудрецов[9], тот гордится, зная себя нищим, и в этом видит себя богаче их: он знает о своей бедности, а они нет. Один смиряется от сознания своей бедности[10], а другой гордится воображаемым богатством, подобно тому как этот несведущий человек, надутый тщетой словесного знания, не стыдится в своем вступлении обещать разъяснение вечной премудрости».

После этого, спеша показать несостоятельность «Невежественной учености», я начал расспрашивать, кто этот бывший аббат Мульбрунский[11], через которого «Ученое незнание» попало к ее противнику.

Обладая острым умом и придерживаясь благочестивого образа жизни, ответил он, книжки «Ученого незнания» этот человек ценил более всего потому, что папский легат и многие другие известные мужи отмечали значительность их содержания, а с легатом аббата связывала исключительная дружба. Но все же, добавил учитель, едва ли аббат сам показал книжки этому человеку; более вероятно, что он показал их другому монаху, от которого они попали к тому; кроме того, в долгих спорах между апостольским престолом и базельской партией[12] аббат стоял на стороне истины апостольского престола, а Венк был его противником. Указал мой наставник и на слова своего противника в конце сочинения, где наставник назван «псевдоапостолом», откуда я понял, что побудительной причиной писаний Венка была раздражительная страсть. Ты знаешь, дорогой друг, что никто не сопротивлялся базельцам с таким жаром, как наш наставник. И вот этот Венк, который отошел от преподавателей Гейдельбергского университета и принял сторону осужденных базельцев, в чем он, по-видимому, продолжает упорствовать, не постыдился поборника истины назвать псевдоапостолом. Ему очень хотелось сделать его ненавистным и ничтожным в глазах аббата и вообще всех; но коварство не возобладало, а победила истина.

Но все же, когда я читал наставнику, что противнику были переданы книжки «Ученого незнания», я заметил, что он тихонько вздохнул. На мой осторожный вопрос о причине этого он ответил: «Кто внимательно изучал великих мудрецов древности, знает, как они остерегались, чтобы тайна их учений не попала в руки невежд. И Гермес Трисмегист Асклепия, и Дионисий Ареопагит Тимофея учили тому же, что заповедал нам Христос: Он запретил бросать перед неразумными свиньями жемчуг, под которым нужно понимать царство божие. Так же Павел не считал возможным открыть то, что он увидел, будучи восхищен из здешнего в третий, умопостигаемый (intellectibile) мир. Причина этому всюду одна: где не могут вместить [тайну], там она не только не приносит плодов жизни, но, став предметом поношения, делается причиной смерти. А больше всего они учили остерегаться, чтобы сокровенное не сообщалось умам, скованным авторитетом застарелой привычки. Правила старинного благочестия имеют такую силу, что у многих легче вырвать жизнь, чем эту привычку, как мы видим у преследуемых иудеев, сарацин и других упорных еретиков: предрассудок, закрепленный давностью времени, они превратили в закон, который предпочитают жизни. Теперь преобладает аристотелевская школа, которая считает совпадение противоположностей ересью, в то время как его допущение — начало восхождения к мистической теологии; вот представители этой школы и отбрасывают этот метод как совершенно нелепый и якобы противоположный своей собственной цели; и было бы похоже на чудо, как и изменение школы, если бы, отбросив Аристотеля, они смогли подняться на более высокую ступень».