Сочинения в 2-х томах. Том 2

Но позволь, милостивый Боже, чтобы Твое ничтожное создание снова обратилось к тебе. Если видеть у Тебя значит творить, а видишь Ты не что-то иное, потому что Ты сам объект самого себя, — Ты и видящий, и видимое, и видение, — то каким же образом Ты творишь вещи, отличные от Тебя? Ты должен тогда и творить себя самого, как видишь себя самого! Но Ты, жизнь моего духа, утешаешь меня, потому что хотя передо мной и встает стена абсурда, то есть совпадения творчества с сотворенностью, — невозможно, чтобы творчество совпадало с сотворенностью, ведь допустить это значит признать существование вещи до ее возникновения, раз она и есть, потому что творит, и ее нет, потому что она творится, — однако путь не преграждает. Твое творчество есть Твое бытие. Творить и вместе быть творимым для Тебя — не что иное как сообщать Твое бытие всему, будучи всем во всем и в то же время оставаясь абсолютно отрешенным от всего. Призывать к бытию несуществующее значит сообщать бытие ничему; таким образом призывание есть творение, сообщение — сотворяемость. И за этим совпадением творения и сотворяемости стоишь Ты, абсолютный и бесконечный Бог, и не творящий, и не творимый, хотя все вещи суть то, что они суть, потому что есть Ты. О бездна богатства, как Ты непостижим! Пока я думаю о творящем Творце, я еще остаюсь по сю сторону стены рая. Точно так же, пока я думаю о творимом Творце, я еще не вошел в него, а стою у стены. И только когда я вижу в тебе абсолютную бесконечность, которой не подходит ни имя творящего Творца, ни имя творимого Творца, я начинаю видеть Тебя без покровов и вступать в блаженный сад. Поистине Ты ничто из того, что можно сказать или помыслить; в своей свободе Ты бесконечно вознесся над всем подобным, поэтому Ты не Творец, а бесконечно больше, чем Творец, хотя без Тебя ничего нет и не может быть. Слава тебе и хвала в бесконечные веки.

13. О том, что Бог предстает абсолютной бесконечностью

Господи Боже, помощник ищущих Тебя, я вижу Тебя в райском саду и не знаю, что вижу, потому что не вижу ничего видимого, и только это одно знаю: знаю, что не знаю, что вижу, и никогда не смогу узнать. Не могу и назвать Тебя, не зная, кто Ты; и если кто скажет мне, что Ты зовешься таким-то или другим именем, уже тем, что он называет это имя, он убеждает меня, что это не Твое имя: у стены, за которой я Тебя вижу, кончается всякий способ обозначения и именования. Если кто выразит какую-либо мысль, которой якобы можно Тебя помыслить, я тоже знаю, что эта мысль — не мысль о тебе: любая мысль кончается у стены Твоего рая. Если кто предложит какое-либо уподобление и скажет, что Тебя надо представлять таким-то образом, я опять понимаю, что не Твое это уподобление. И точно так же, если кто выскажет понятие о тебе, предлагая способ, каким Тебя будто бы надо понимать, этому понятию далеко до Тебя. От всего подобного Тебя отделяет непреодолимая стена: все, что можно сказать или помыслить, стена отгораживает от Тебя, абсолютно превосходящего все, что может кому бы то ни было прийти на ум.

Поднимаясь высоко, насколько могу, я вижу Тебя бесконечностью, неприступной, непостижимой, несказанной, неразмножимой и невидимой. Приступающий к тебе должен поэтому возвыситься над всяким пределом и концом, над всем конечным.