Призрак заставил меня попотеть, а когда я отделался от него и вывалился в коридор, насели Финки. Это были они, точно знаю, хотя рассмотреть в темноте я ничего не мог. Кое-как отбившись, я добыл пистолет и спустился на этаж ниже. Габриэлы и ее жениха там уже не было. Коллинсона я вскоре отыскал: девушка выманила его на улицу и захлопнула перед носом дверь. В это время сын Холдорнов, мальчик лет тринадцати, прибежал сообщить, что папа вот-вот зарежет маму и что Габриэла находится с ними у алтаря. Холдорна я еле убил. Семь раз выстрелил. Конечно, пуля тридцать второго калибра в рубашке входит чисто, но я ведь всадил в него семь штук — стрелял в голову и грудь, с близкого расстояния, почти в упор, а он и ухом не повел. Вот до чего себя загипнотизировал! Свалить его удалось лишь ударом кинжала в горло.
Я замолчал.
— Ну и?.. — спросил Фицстивен.
— Что «ну и…»?
— Что было дальше?
— Ничего. Вот и весь рассказ. Я предупреждал, что в нем нет никакого смысла.
— А что делала Габриэла?
— Сидела у алтаря и любовалась подсветкой.
— Но почему она там сидела? Что ее туда привело? Пришла по своей воле или заставили? Как она там оказалась? Зачем?
— Не знаю. И она не знает. Я у нее спрашивал. Она вообще не помнит, что делала.
— Но от других-то вы что-нибудь узнали?
— Я и рассказываю, что узнал — в основном от Аронии Холдорн. Она с мужем основала секту, потом он сошел с ума и принялся убивать — ну и что она могла поделать? Финк говорить не будет. Он простой механик, работал у Холдорнов, соорудил всякие приспособления, устраивал фокусы, но что случилось прошлой ночью — об этом он не имеет никакого представления. Да, ночью шумели, но совать нос в чужие дела не в его правилах, а про убийство он впервые услышал, когда приехали полицейские и стали его допрашивать. Слуги вряд ли о чем-то знали, хотя наверняка догадывались. Мануэль, сынишка Холдорнов, сейчас до того напуган, что слова вымолвить не может, но от него мы тоже ничего не добьемся. Такая вот картина: Джозеф свихнулся и совершил убийство, а все остальные чисты перед законом, поскольку если и помогали ему, то непреднамеренно. Им грозит лишь небольшой срок за участие в храмовом мошенничестве. А признайся хоть один, что о чем-нибудь знал, и он сразу станет соучастником убийства. Естественно, никто на это не пойдет.
— Понятно, — медленно произнес Фицстивен. — Джозеф мертв, — значит, виноват один Джозеф. Ну и что вы будете делать?
— Ничего, — ответил я. — Пусть попробует разобраться полиция. Мадисон Эндрюс объявил мне, что моя работа окончена.
— Но если вы недовольны результатами, если не выяснили полную правду, вам, казалось бы…
— Уже не мне. Я бы кое-что еще сделал, но Эндрюс нанял меня охранять Габриэлу в храме. Теперь ее увезли, и выяснять, он считает, больше нечего. Если же девушке снова понадобится охрана, то голова пусть болит у мужа.
— У кого?
— У мужа.
Фицстивен стукнул кружкой по столу, так что выплеснулось пиво.
— Вот те на! — сказал он сердито. — Чего же было молчать? Бог знает, сколько всего вы мне не рассказали.
— Воспользовавшись суматохой, Коллинсон увез ее в Рино, где им не придется ждать разрешения на брак три дня, как в Калифорнии. Я и сам не знал — мне сказал Эндрюс часа через три-четыре после их отъезда. Он был несколько грубоват, что и послужило одной из причин нашего разрыва.
— А разве он против ее брака с Коллинсоном?
— Насколько я знаю — нет, но он считает, что надо это делать не сейчас и не таким манером.
— Я его понимаю, — сказал Фицстивен, когда мы встали из-за стола. — Эндрюс любит, чтобы все было так, как хочет он.
КЕСАДА
13. ТРОПИНКА НА СКАЛЕ
Эрик Коллинсон телеграфировал мне из Кесады:
«Немедленно приезжайте тчк Очень нужно тчк Беда зпт опасность тчк Ждите меня отеле Санссттчк Отвечать не надо тчк Габриэла не должна знать тчк Поспешите тчк Эрик Картер тчк».
Утром меня в Сан-Франциско не было. Я был в Мартинесе, торговался с бывшей женой Фила Лича, известного также под многими другими именами. Он заваливал Северо-Запад самодельной валютой, и мы разыскивали его с большим усердием. У его бывшей жены, телефонистки, милой маленькой блондиночки, была сравнительно свежая фотография Фила, и она желала ее продать.
— Он меня так не уважал, что даже липовый чек на тряпки боялся выписать, — пожаловалась она. — Самой приходилось зарабатывать. Так почему мне теперь на нем не заработать, когда какая-нибудь шлюха купается в деньгах? Сколько вы за нее дадите?
Она, конечно, преувеличивала ценность этой фотографии, но в конце концов я с ней сторговался. Однако в город я вернулся уже в седьмом часу и на вечерний поезд не успел. Я собрал чемодан, вывел из гаража машину и поехал.