Он вернулся в спальню Габриэлы Коллинсон и стал осматривать черное бархатное платье. Подол был кое-где порван, но пулевых отверстий он не обнаружил. Он положил платье и взял с туалетного столика бумажку с остатками морфия.
— А это, по-вашему, откуда взялось? — спросил он.
— Она его принимает. Этому ее тоже научила мачеха, помимо прочего.
— Тц, тц, тц. Похоже, что она могла убить.
— Нуда.
— Похоже, знаете. Она ведь наркоманка? Они поссорились, он вас вызвал… — Ролли умолк, поджал губы, потом спросил: — По-вашему, когда его убили?
— Не знаю, может быть, вечером, когда он шел домой, не дождавшись меня.
— Вы всю ночь были в отеле?
— От одиннадцати с чем-то до пяти утра. Конечно, за это время я мог потихоньку выбраться и прихлопнуть человека.
— Да нет, я не к тому, — сказал он. — А какая она из себя, эта миссис Коллинсон-Картер? Я ее не видел.
— Лет двадцати; рост — примерно пять с половиной футом, на вид худее, чем на самом деле; каштановые волосы, короткие и вьющиеся; большие глаза, иногда карие, иногда зеленые; белокожая; лба почти нет; маленький рот и мелкие зубы; острый подбородок; уши без мочек и кверху заостряются; месяца два болела и выглядит соответственно.
— Такую найти будет нетрудно, — сказал он и начал рыться в ящиках, сундуках, стенных шкафах.
Я сам порылся в них, когда был здесь первый раз, и тоже не нашел ничего интересного.
— Не похоже, что она собирала вещи в дорогу или много взяла с собой, — заключил он, вернувшись в спальню, где я сидел перед туалетным столиком. Толстым пальцем он показал на серебряный туалетный прибор с монограммой. — Что значит «Г. Д. Л.»?
— До замужества ее звали Габриэла. Что-то там Леггет.
— Ну да. Она, наверно, на машине уехала? А?
— У них здесь была машина? — спросил я.
— В город он или пешком приходил, или приезжал в открытом «крайслере». Она могла ехать только по восточной дороге. Пойдем в ту сторону, выясним.
Я подождал во дворе, а он несколько раз обошел вокруг дома, но ничего интересного не увидел. Машину, судя по всему, держали перед сараем; он показал мне следы:
— Уехала сегодня утром.
Я поверил ему на слово. По грунтовой дороге мы дошли до гравийной, а еще через полтора километра увидели серый дом, окруженный кирпичными службами. Человек с костлявыми плечами, щуплый и слегка прихрамывающий, смазывал за домом насос. Ролли назвал его Дебро.
— Да, Бен, — ответил он Ролли. — Она проехала здесь часов в семь утра, неслась как угорелая. Ехала одна.
— В чем она была? — спросил я.
— В бежевом пальто, но без шляпы.
Я спросил, что он знает о Картерах, — он был их ближайшим соседом. Дебро не знал о них ничего. Раза два он говорил с Картером, и тот показался ему вполне симпатичным парнем. Однажды они с супругой хотели навестить миссис Картер, но Картер сказал, что ей нездоровится и она легла. И сам Дебро, и его жена видели ее только издали — в машине или на прогулке.
— Вряд ли кто из здешних с ней встречался, — закончил он, — ну, конечно, кроме Мери Нуньес.
— Мери у них работает? — спросил помощник шерифа.
— Да. В чем дело, Бен? Там что-то случилось?
— Он ночью упал со скалы, а она уехала и никому ничего не сказала.
Дебро присвистнул.
Ролли пошел в дом, звонить шерифу. Я остался на дворе с Дебро в надежде вытянуть из него что-нибудь еще — на худой конец его мнение. Но ничего, кроме удивленных восклицаний, не добился.
— Сейчас пойдем поговорим с Мери, — сказал помощник шерифа, вернувшись во двор; а потом, когда мы ушли от Дебро, пересекли дорогу и через поле направились к купе деревьев: — Странно, что ее там не было.
— Кто она?
— Мексиканка. Они все там, в низине живут. Муж ее, Педро Нуньес, отбывает пожизненное в Фолсоме за убийство бутлегера Данна — это было при ограблении, два-три года назад.
— Здесь убил?
— Ага. В бухточке под домом Тукера.
Мы прошли под деревьями и спустились по склону туда, где вдоль ручья выстроились пять хибар, формой, размером и суриковыми крышами напоминавших товарные вагоны, — каждая со своим огородиком. Перед одной, на пустом ящике из-под консервированных супов, нянча смуглого младенца, сидела, с кукурузной трубкой в зубах, расплывшаяся мексиканка в розовом клетчатом платье. Между домами играли оборванные, грязные дети; драные, грязные дворняги помогали им шуметь. На одном огороде смуглый мужчина в некогда синем комбинезоне едва шевелил мотыгой.
Ручей мы перешли по камням; дети, перестав играть, наблюдали за нами. Навстречу нам с лаем бросились собаки и рычали, тявкали вокруг, пока кто-то из ребят их не прогнал. Мы остановились перед женщиной. Ролли улыбнулся младенцу и сказал:
— Ишь, здоровенный какой негодяй растет!
Женщина вынула трубку изо рта, чтобы флегматично пожаловаться:
— Животиком мается все время.
— Тц, тц, тц. Где Мери Нуньес?
Чубук показал на соседнюю хибарку.
— Я думаю, она работает у этих, в доме Тукера, — сказал Ролли.
— Иногда, — безразлично отозвалась женщина.
Мы подошли к дому. В дверях появилась старуха в сером халате и глядела на нас, размешивая что-то в желтой миске.
— Где Мери? — спросил помощник шерифа.