Сочинения в 3 томах. Том 2. Диктатор

Еще раз повторяю: ни одна моя мысль, ни одно мое пожелание не нашли выражения в проекте Бара, Гонсалеса и Пустовойта. Говорю это потому, что впоследствии это все связывали со мной, не как с вдохновителем - вдохновителем был Гамов, это все понимали, - а как с главным исполнителем. Я сейчас жалею, что тройка создала план без моего участия, - я бы мог гордиться собой. Даже Гамов не представлял себе полностью грандиозное значение того, что мы предпринимали. Если можно датировать великие перемены в мировой психологии каким-либо определенным днем, то день декларации о военнопленных больше других для того годился. Миру открылись неведомые дороги, человечество повернуло на них.

Но еще были сомнения. Я обратился к Павлу:

- Полковник Прищепа, вы не опасаетесь, что среди кортезов, которые хлынут в лагеря военнопленных и госпитали, окажутся новые войтюки? И они могут быть удачливей.

Павел усмехнулся.

- Пусть приезжают. В армию их не пустим, заводы будут для них закрыты. Мы больше узнаем от приехавших кортезов об их секретах, чем они о наших.

- План пронизан духом мира и милосердия, это хорошо, - продолжал я. - Но примут ли его кортезы? Захотят ли спасать своих военнопленных ценой снабжения из-за океана наших госпиталей и детских домов? Интересы войны вступают в злое противоречие с заботой об уже потерянной армии. Наше милосердие для Аментолы хуже нового поражения на полях сражений. Он может пренебрежительно отвергнуть его.

- Не будет ни того, ни другого! - воскликнул Вудворт.

Я часто упоминал, что на заседаниях Ядра Вудворт обычно молчал. Вспоминая сейчас те дни, запоздало удивляюсь, как удавалось Вудворту выносить свое двойственное положение среди нас. Он изменил своей родине политически, а не потому, что возненавидел ее. Душа его страдала от разрыва. И не все у нас ему нравилось, он не раз об этом говорил. Прикидывая его положение на себя, поеживаюсь - я не хотел бы оказаться в его роли. Вероятно, поэтому он так редко высказывался на совещаниях - честно выполнял свои обязанности, но жара в пылающий огонь государственной вражды не добавлял.

Сейчас он говорил со страстью, редко звучавшей в спокойном голосе. Его землистые щеки охватил румянец. Он произнес панегирик своей родине, нашему нынешнему врагу. Да, Аментола сделал бы все возможное, чтобы не участвовать в спасении военнопленных от голода и болезней. Да, он предал бы свои разбитые армии, списал бы их в мертвый расход, этого требует непосредственная выгода продолжающейся войны. Но нет у Аментолы таких возможностей! Он примет наш план. Он знает свою страну. Кортезы - великодушный народ. Они не только могущественны, но добры, душевно отзывчивы. Могучая пропаганда десятилетия изображала Латанию гнездом вероломства и недоброжелательства. Они ждали от нас только зла и совершили великое зло нам и всему человечеству, чтобы предотвратить зло, которое могли бы совершить мы. История часто похожа на пляску теней в тумане - трудно определить, кто есть кто. Когда Кортезия услышит, что ее зовут спасать своих детей, всю страну охватит великий порыв помощи - и горе любой препоне. Аментола понимает, что спасение пленных кортезов руками самих кортезов усиливает латанов. Но он пойдет на этот военный вред своему государству, у него не будет иной возможности. Логика сердца часто уступает логике разума, в этом не только сила, но и беда истории. Но всенародный порыв сердца сметает любые доводы рассудка. Можете мне поверить - Аментола уступит.

Вот так говорил, взволнованно и убежденно, Джон Вудворт, наш немногословный министр внешних сношений. Мы понимали грандиозность задуманного дела, но видели и тысячи затруднений, он их игнорировал: он лучше знал свой народ, от которого отвернулся.

- Исиро, теперь вы главная пружина событий, - сказал Гамов. - От вашего стерео зависит, удастся ли поднять кортезов на ухудшение своей военной обстановки ради облегчения жизни военнопленных. Аментола ведь не считает войну завершенной.

Аментола вскоре показал нам, что отнюдь не потерял надежды на победу. Его сконцентрированные на островах у побережий Клура водолетные дивизии нанесли жестокий удар по нашим прифронтовым городам. До Адана они не добрались, от Забона их отогнали, но несколько поселений превратились в развалины. И это были мирные города, не крепости, не промышленные центры. Но для Аментолы после катастрофы в Родере и Патине была не так важна серьезность победы, как ее красочность. Он добивался эффекта, а не эффективности.