Сочинения в 3 томах. Том 2. Диктатор

- Генерал, я не был настоящим разведчиком! И поддавался настояниям Войтюка потому лишь, что это давало возможность видеть его жену. Надеюсь, вы не используете моих искренних признаний мне во вред? Кнурка верит мне, но вера не продлится дальше первого обнаруженного обмана. А из сегодняшней нашей беседы разрешите запомнить только два момента: что я просил вас быть снисходительным к Анне, если она совершит наказуемый поступок, и что вы обещали мне эту снисходительность. Все остальное не заслуживает запоминания.

- Меня устраивает такая память о нашем разговоре, - сказал я.

После его ухода я проверил, включен ли датчик, соединявший меня с Гамовым. К счастью, я позабыл о нем перед приходом Ширбая Шара. Я ничего не сказал против Гамова, но не хотелось, чтобы он слышал мою беседу с Ширбаем: тот изощренно выворачивал наизнанку простые слова. Можно было лишь удивляться, что у такого прожженного политикана сохранялись человеческие чувства, вроде неутихающей любви к женщине, отказавшейся быть его любовницей. Об Анне Курсай я, естественно, сразу же забыл, чуть Ширбай Шар прикрыл за собой дверь.

Встреча посланца Аментолы состоялась в зале заседаний дворца. Присутствовало все Ядро, а также Пимен Георгиу и Константин Фагуста. Георгиу опубликовал в «Вестнике Террора и Милосердия» восторженную статью о том, что наступили времена высшей справедливости. Преступления против человечества больше не маскируются под военные успехи, дипломатические удачи, журналистское красноречие и экономические достижения, а называются просто и исчерпывающе злодействами. И соответственно приносят их творцам не выгоды, а кары. Я удивился, что Пимен Георгиу мог так горячо написать, у этого скучного человека и перо было скучное.

Для истины, впрочем, упомяну, что противоположная статья Фагусты была написана с не меньшим жаром. Лохматый лидер оптиматов построил ее на парадоксе: злая кара за преступление тоже разновидность преступления, ибо оставляет зловещую возможность кары за кару. Вина обвиняемых доказана, соглашался Фагуста, но соразмерно ли наказание? «Какая б ни была вина, ужасно было наказанье», повторял он где-то вычитанную стихотворную строчку. И вопрошал, а будет ли суд над судьями? Некий философ назвал однообразное повторение одних и тех же явлений дурной бесконечностью. Не станет ли непрерывное чередование преступлений и кар такой дурной бесконечностью?

Том Торкин вошел вместе с Вудвортом, министру Внешних сношений по ритуалу полагался первый визит. Визит прошел без удачи - Вудворт хмурился, сжимал губы. Впрочем, голос его звучал бесстрастно, голосом он владел лучше, чем лицом.

Торкин обошел нас всех, каждому улыбался, каждому говорил что-нибудь равноценное комплименту, но с той нахальной развязанностью, что свойственна лихим парням Кортезии, волею случайности либо содействием родителей вскарабкавшихся на высшие этажи общества. Гамова Торкин чуть не обнял и при этом воскликнул с пафосом: «Счастлив приветствовать великого полководца и политика!», мне небрежно бросил: «Вы хорошо выглядите, дорогой генерал!» Бару он протянул руку низом, будто хотел похлопать по объемистому животу: «Мы с вами, господин Бар, малость перебрали, вы не находите?» Только для красавца Гонсалеса у него не хватило развязности, тот слишком стиснул его руку, Гонсалес любил поражать людей неожиданной для такого стройного человека силой, приличествующей скорее штангисту или боксеру, - Торкин побледнел, прикусил непроизвольно рвущийся из груди ох и поспешно отошел. Внешне он выглядел массивной тушей на двух столбах. А руки у него были так коротки, что вряд ли он мог свести их над головой. Готлиб Бар, которого он радостно упрекнул в чрезмерной толщине, рядом с Торкиным выглядел почти изящным.

Гамов показал Торкину на стул против себя.

- Господин посол, мы готовы вас слушать.

И Торкин сразу завел тягомотину. Он свято держался канонов дипломатии - то самое, чего Гамов не терпел. Если бы он не принадлежал к кортезам, противникам латанов, а был нейтралом, то непременно поздравил бы господина диктатора с блестящим успехом - тайным созданием воздушного флота. Господин диктатор, конечно, не сомневается, что если бы разведка Кортезии своевременно донесла о глухо затаенных заводах Латании, то для могучей промышленности Кортезии не составило бы труда построить в короткое время флот еще мощней - и тогда в плену сегодня находились бы не члены мирной конференции в Клуре, а многие уважаемые господа, сидящие в данную минуту за данным столом.

Гамов с раздражением прервал его:

- Господин посол, кто же все-таки победил, вы или мы?

Торкин почти благодушно отозвался:

- Не победили, нет, только выиграли одно сражение. Говорю о вашем успехе, как он того заслуживает. Поверьте, Гамов, я больше всех ценю ловкость, с какой вы подготовили обманный удар. Но на обмане не выиграть войну. Промышленная мощь моей страны трижды превосходит мощь Латании. А в длительной войне решают промышленные возможности, а не ловкие обманы.