Сочинения в четырех томах. Том 1

— Я просил вас скакать на Трущобе против своего желания. Только потому, что Морис Кемп-Лор убеждал меня настойчиво, будто я заблуждаюсь на ваш счет, и что вы человек, на которого можно положиться. Словом, жокей, способный по-настоящему провести скачку. Ну, а теперь я прямо доложу ему, что он крепко ошибся. На моих лошадях вы больше не будете скакать — это я вам обещаю.

Он круто повернулся и в сопровождении Корина зашагал прочь.

А я злился на себя, что не прислушался к первому побуждению и не отказался сразу. К концу дня недоумение мое превратилось в смутное беспокойство — две другие лошади, на которых я скакал после, тоже шли совсем не так хорошо, как ожидалось. На них много ставили, но обе пришли в числе последних. И хотя эти владельцы вели себя куда достойнее, чем Баллертон, их разочарование тоже было очевидным.

На следующий день там же, в Данстэбле, снова продолжалась серия неудач. Я скакал на трех лошадях, и все три прошли скверно. Я только и знал, что извинялся перед владельцами, объясняя, что их лошади не желали идти быстрее. Да и вправду, третья лошадь шла так плохо, что с полдороги ее пришлось подталкивать. Она и в лучшие свои дни прыгала медленно, а тут все опередили нас на целый барьер. Гиблое дело! Стоило чуть натянуть поводья, и она стала переходить с галопа на шаг — верный признак сильного переутомления. Но ее владелец, фермер, утверждал, что ничего подобного.

Не везет на скачках куда чаще, чем везет. И если бы не Джон Баллертон, тот факт, что шесть лошадей подряд, на которых я скакал, проявили себя гораздо ниже своих возможностей, не привлек бы особого внимания.

Я обнаружил Баллертона у дверей весовой, окруженного приятелями. Все головы повернулись в мою сторону — речь шла обо мне, и слово «позор» донеслось отчетливо.

Жокеи, как и политики, привыкли к оскорблениям. Поэтому я сделал вид, что не слышал, и небрежно побрел на трибуны посмотреть последнюю скачку. Надолго ли Баллертон затаит против меня злобу? И как скажутся его обвинения на количестве предоставляемых мне лошадей? Он был не из тех, кто прячет свое недовольство. А как член Национального комитета по конному спорту — он лицо влиятельное.

Морис Кемп-Лор тоже вышел на трибуны, чтобы поговорить со мной. За это время мы встречались несколько раз и были вроде бы в самых дружеских отношениях. Но несмотря на его обаяние, я ощущал, что его дружелюбие чисто профессиональное: «Этот человек может пригодиться». И не верил, что он на самом деле относится ко мне хорошо.

Морис живо улыбнулся, включив свое обаяние на полную мощность. Вся его фигура излучала здоровье и уверенность в себе. Я машинально улыбнулся ему в ответ. Встрече с ним радовались все — вплоть до старшего распорядителя. Даже если и подозревали, что он всего-навсего собирает материал для очередной передачи.

— Что за невезенье, Роб! — весело бросил он. — Неужто словечко, которое я замолвил за вас Баллертону, не пошло вам на пользу?

— Не пошло, — согласился я. — Но и на том спасибо.

Его синие глаза блеснули.

— Готов на все, чтобы помочь.

Я отчетливо расслышал слабый свистящий хрип, раздававшийся при каждом его вдохе, и понял, что впервые вижу телезвезду в не очень-то подходящий момент — во время приступа астмы. И мне стало жаль этого баловня судьбы.

— Ну как, уже определились у Джеймса планы насчет Зимнего Кубка? — спросил он небрежно, глядя на лошадей шестой скачки, легким галопом прошедших к старту.

Он, конечно, должен делать свою работу, и ничего дурного не случится, если я ему скажу.

— Скорее всего выступит Образец.

— И вы поскачете на нем?

— Да.

— А как дела у Пипа?

— Нога срастается, но он все еще в гипсе. К Челтенхэму он, я считаю, будет в форме, но к Зимнему Кубку не успеет поправиться.

Я очень ждал этих скачек — для меня они могли оказаться последней возможностью выступить на Образце. А Пип, уж конечно, сделает все возможное, чтобы быть в форме к Золотому Кубку.

— Как вы считаете, какие шансы у Образца в Зимнем Кубке? — спросил Морис, наблюдая в бинокль за стартом.

— О, я надеюсь, он победит, — улыбнулся я. — Можете ссылаться на меня.

— Я, вероятно, так и сделаю, — улыбнулся он в ответ.

Мы вместе посмотрели скачку. Влияние его личности так сильно, что я уехал из Данстэбла вполне ободренным, временно позабыв о своих двухдневных неудачах.

Глава 8

Но эта бодрость и уверенность в себе оказались обманчивыми. Мое колдовское везение кончилось так же неожиданно, как и началось, — и жестоко при том за себя отомстило. Данстэбл оказался лишь частицей водоворота. В течение двух следующих недель я скакал семнадцать раз. Пятнадцать лошадей пришли в числе последних. И только в двух случаях это было правильно.

Я не мог ничего понять. В моей езде, как я знал, ничто не изменилось. А как поверить в то, что все мои лошади потеряли форму одновременно? И я стал ощущать, как с каждым тревожным, сбивающим с толку днем меня покидает уверенность в себе.