Сочинения в четырех томах. Том 2

Я поглядел, проходя, в эту щель и увидел Джо.

Но я не срезу и узнал его, только когда подошел ближе.

Сначала я просто увидел человека на земле в углу, образованном стеной тотализатора, и подумал, что он, может быть, болен или пьян, и подошел узнать, не нужна ли ему помощь.

Человек лежал в тени, но что-то в очертаниях его тела и в тряпичной его неподвижности заставило меня узнать его.

Он был жив, но уже едва дышал. Ярко-красная пенистая кровь текла из носа и из уголков рта, щека тонула в луже крови на заросшем травой гравии. Его круглое лицо, как ни странно, сохранило выражение капризного недовольства, как будто он не понимал, что все случившееся с ним было нечто большее, чем временное неудобство.

Черная толстая рукоятка ножа нелепо торчала из рубашки Джо в желтую и белую клетку, чуть наклоненная вниз от грудной кости, — удар пришелся в солнечное сплетение. Вокруг этого места запеклось немного крови, нож вошел всем лезвием.

Глаза Джо были открыты, но взгляд блуждал и уже стекленел.

Я настойчиво позвал его:

— Джо!

Он повернул ко мне глаза, они остановились на моем лице, и я понял, что он узнал меня. На щеке его дрогнул мускул, губы раскрылись. Он делал огромное усилие, чтобы заговорить.

Алая кровь вдруг потоком хлынула из ноздрей и застыла бездонной чашей в открытом рту. Он издал слабый, задыхающийся звук, и по его мальчишескому лицу разлилось выражение глубокого изумления. Потом кожа его побелела, глаза закатились.

Несколько секунд выражение его лица говорило: «Это несправедливо». И лицо еще хранило складки, привычные для него в жизни.

Борясь с тошнотой, вызванной сладковатым запахом крови, я закрыл ему пальцами глаза и присел на корточки, беспомощно глядя на него.

Я знал, что это бесполезно и что я ничего не найду, но все-таки я ощупал карманы его пиджака в поисках клочка коричневой бумаги, которую он хотел мне показать. Смерть Джо была бы бессмысленной, если б бумага оказалась на месте. Коричневая бумага. Я подумал, это могла быть обертка бандероли от денег, которые получал Джо. Яснее ясного. И что-то было на этой бумаге, что, по мнению Джо, помогло обнаружить наконец пославшего ее человека. Почтовая марка? Адрес? «Что-то связанное с курятником», — сказал Клемм. Пит сказал: «Чичестер». Ни то, ни другое не имело смысла. По мнению Клемма, для Джо это слово тоже не имело смысла, и он просто хотел показать его мне, поскольку уже решил это сделать.

Он всегда был слишком болтлив во вред себе. Он не был сообразительным, не то что скрытным. Он мог бы позвонить мне по телефону, сделав свое открытие. Вместо этого он размахивал бумажкой перед всеми в Ливерпуле. И кто-то принял жестокие меры, чтобы он не показал эту бумагу мне.

— Бедный, глупенький болтун, — сказал я тихо, обращаясь к его неподвижному телу.

Я встал и пошел обратно к трибунам. Голос комментатора бубнил в громкоговорителе, лошади приближались ко второй открытой канаве, это означало, что скачка наполовину закончена и мне надо торопиться.

Последние пятьдесят ярдов до конторы я бежал бегом. Я открыл дверь. Невзрачный седой человечек в очках, сидевший за столом, вскинул голову, вздрогнул, поднял в воздух перо, а бумагу, на которой писал, прикрыл ладонью. Это был секретарь конторы ипподрома.

— Мистера Ролло нет? — спросил я бессмысленно, оглядывая пустую контору.

— Он смотрит скачку. Чем могу быть полезен? — Сухой голос, сухие манеры. Не тот человек, которому хотелось бы сообщить об убийстве. Но это надо сделать. Стараясь говорить спокойным голосом, без спешки, я рассказал ему просто и ясно, что Джо Нантвич лежит мертвый между тотализатором и баром, с ножом, воткнутым в легкие. Я предложил послать за брезентом, которым можно загородить пространство между двумя зданиями, ибо, когда толпа устремится к бару и открытым для платежа окошечкам тотализатора, его, конечно, увидят, кинутся смотреть и, если на земле и остались какие-нибудь следы, их затопчут.

Глаза за очками сделались круглыми и недоверчивыми.

— Это не шутка, — сказал я, отчаиваясь. — Скачка почти окончена. Сообщите полиции. А я найду брезент. — Он все еще не двигался. — Да действуйте же! — торопил я его. Но рука его так и не добралась до телефона, когда я закрывал за собой дверь.

Медицинский пункт был в дальнем конце весовой. Я вошел туда торопливо и увидел двух санитарок, уютно распивавших чай.

Я обратился к младшей из них, полной женщине средних лет.

— Поставьте чашку и идемте со мной, скорее, — сказал я, надеясь, что она не будет спорить. Я взял носилки, стоявшие у стены, и, когда она медленно опустила чашку с чаем, добавил: — Принесите одеяло. Там раненый. Пожалуйста, поторопитесь.

Призыв к исполнению долга заставил санитарку двинуться с места без проволочек, и, захватив одеяло, она последовала за мной через площадку, хотя и неторопливым шагом.

Голос в репродукторе несколько усилился, он комментировал скачки у последнего препятствия, и в тишине, когда замолк гул приветствий, раздался другой голос, сообщавший имя победителя. Я достиг прохода за тотализатором, когда он называл имена второй и третьей лошадей.