Сочинения в четырех томах. Том 2

Первые игроки из числа завсегдатаев уже потянулись в бар. Я посмотрел на Джо. Его никто не тронул.

Я поставил носилки стоймя, чтобы сделать нечто вроде ширмы, закрывающей проход. Санитарка подошла ко мне, громко дыша. Я взял у нее одеяло и повесил на носилки так, чтобы никто не мог заглянуть в пустое простанство между зданиями.

— Послушайте, — сказал я, стараясь говорить медленно. — Между этими двумя зданиями лежит человек. Он не ранен, а убит. Его убили ножом. Я пойду потороплю полицию, а вас прошу подержать носилки в этом положении. Не позволяйте никому входить сюда, пока я не вернусь с полицейским. Вы меня поняли?

Она не ответила. Она несколько сдвинула носилки так, чтобы ей самой можно было заглянуть в проход. Она долго глядела туда. Потом, загородив проход своей могучей грудью, с боевым огнем в глазах сказала:

— Никто туда не войдет, я отвечаю.

Я поспешил обратно в контору. Мистер Ролло на этот раз был там, и, когда я ему обо всем доложил, они, наконец, зашевелились.

Скачки не то место, где можно побыть одному. Приведя полицейского к Джо и убедившись, что он позаботится об официальной стороне дела, я захотел побыть один и подумать. У меня возникла одна идея, когда я сидел на корточках у тела Джо, но тут нельзя было действовать наобум.

Кругом толпились люди — и в паддоке, и в зданиях вокруг. Я пошел по скаковой дорожке и по жесткой траве двинулся к центру и шел, пока трибуны не остались позади. Чувство меры и возможность спокойно осмыслить положение — вот что мне сейчас требовалось.

Я думал о Билле Дэвидсоне и Сцилле, а также о том, скольким я обязан своему отцу, который уже вернулся в Родезию. Я думал о терроризированных трактирщиках в Брайтоне и об окровавленном лице Джо Нантвича.

Я думал о том, что убийство Джо в корне меняет положение дел, потому что до сих пор я весело преследовал мистера Клода Тивериджа в уверенности, что, хотя он и применял насилие к людям, но не убивал их преднамеренно. Теперь он взял барьер. Следующее убийство покажется ему более легким, дальше — проще. Отважные бунтовщики против бандитов-вымогателей окажутся в большей опасности, чем прежде, и, может быть, я в ответе за них.

Джо показывал эту бумагу многим, и никто, включая, видимо, и его самого, не мог понять значения того, что на ней написано. Однако он был убит, прежде чем смог показать ее мне. Для меня, следовательно, эти слова значили бы многое. И, может быть, только для меня.

Я следил за тем, как поднявшийся ветер волнами ходит по траве на скаковом кругу, и слышал отдаленные голоса букмекеров, выкрикивающих ставки следующей скачки.

Вопрос, на который надо было ответить, был прост. Буду ли я продолжать расследование? Мне не хотелось, чтобы меня убили. А идея, возникшая у меня возле тела Джо, сулила не больше безопасности, чем шашка динамита, брошенная в костер.

Лошади, участвующие в третьей скачке, легким галопом направились к старту. Я лениво наблюдал за ними. Скачка окончилась, лошади вернулись в паддок, а я все еще стоял в центре круга, пытаясь перескочить через мысленное препятствие, возникшее у меня в голове.

Наконец я ушел обратно в паддок. Жокеи уже были на смотровом кругу, готовясь к четвертой скачке, и, когда я дошел до весовой, один из служащих взял меня за локоть и сказал, что полиция меня ищет по всему ипподрому. От меня, по его словам, хотели получить показания, и мне следовало идти в контору скачек, где меня ждали.

Мистер Ролло, худой, маленький, прислонился к окну, лицо его было нахмурено. Его седой, очкастый секретарь все еще сидел за столом, приоткрыв рот, как будто так и не мог свыкнуться в реальностью происходящего.

Полицейский инспектор, назвавшийся Вейкфилдом, устроился за столом мистера Ролло. Ему помогали два констебля, один из них вооружился тетрадью для стенографирования и карандашом. Доктор с ипподрома сидел в кресле у стены, рядом с ним стоял человек, которого я не знал.

Вейкфилд был недоволен мной, я проявил безответственность, исчезнув более, чем полчаса в такой важный момент. Крупный, полный, он занял собой всю комнату. Так и веяло властью от его седых волос, слишком узких глаз, сильных, толстых пальцев. Это был настоящий полицейский, способный внушить злодеям страх божий.

Его недоброжелательный взгляд говорил о том, что в данный момент я должен быть причислен к категории злодеев.

— Если вы готовы, мистер Йорк, — начал он саркастически, — мы выслушаем ваши показания.

Я окинул взглядом набитую людьми контору и сказал:

— Я предпочитаю дать показания вам одному.

Инспектор стал ворчать, он принялся было возмущаться, но в конце концов все удалились. Остались он и констебль с тетрадью, с присутствием которого я примирился. Я рассказал Вейкфилду все, что знал. Всю правду и ничего, кроме правды.