— Не расстраивайся, мой друг. — Керим ободряюще похлопал Бонда по спине. — Надежда — это превосходный завтрак. Потерпи. Утром я пришлю за тобой машину, и мы придумаем, как лучше провести время. Почисти оружие и ложись спать. Мы оба заслужили сегодня отдых.
Бонд поднялся по лестнице, открыл дверь номера и запер ее за собой. Сквозь раздвинутые шторы в комнату лились потоки лунного света. Он подошел к столу, включил лампу с розовым абажуром, разделся, прошел в ванную и несколько минут стоял под душем. Как много событий произошло четырнадцатого августа по сравнению с пятницей тринадцатого числа! Он почистил зубы, выключил в ванной свет, вернулся в спальню и широко распахнул окно. Прохладный ночной ветерок приятно ласкал его обнаженное тело. Бонд посмотрел на часы. Уже два.
Он закрыл окно, наклонился, чтобы выключить настольную лампу, и внезапно замер — из глубины комнаты донесся сдавленный женский смех: «Бедный мистер Бонд! Вы, наверное, устали. Ложитесь спать».
ЧЕРНОЕ НА РОЗОВОМ
Бонд мгновенно обернулся в сторону кровати, но его глаза еще ничего не видели в темноте. Сделав несколько шагов, он включил ночник на тумбочке: розовый свет вырвал из темноты очертания стройного женского тела, укрытого простыней. Волна каштановых волос лежала на подушке. Лицо тоже было закрыто и над простыней виднелись только кончики пальцев, сжимающих ее.
Бонд коротко засмеялся. Он протянул руку, схватил пучок волос и потянул. Из-под простыни донесся протестующий возглас. Через несколько мгновений оттуда выглянул большой синий глаз.
— Вы неприлично выглядите, — приглушенно прозвучало из-под простыни.
— Вот как? А вы? И как вы попали ко мне в кровать?
— Спустилась по лестнице. Я живу в этой же гостинице, двумя этажами выше. — Голос был низким и приятным. Акцента почти не чувствовалось.
— Ну что ж, тогда я ложусь спать.
Простыня тут же опустилась до уровня подбородка, и девушка приподнялась на подушке, покраснев от смущения.
— Нет, нет. Только не в эту кровать.
— Но это моя кровать. Да и вы сами пригласили меня. — Бонд посмотрел на нее изучающим взглядом: лицо было действительно прелестным.
— Но это просто так, к слову пришлось. Мне хотелось напомнить о своем существовании и представиться.
— Рад познакомиться с вами. Меня зовут Джеймс Бонд.
— Меня — Татьяна Романова. Друзья зовут меня Таня.
Наступила тишина. Они разглядывали друг друга — девушка с любопытством и очевидным облегчением, Джеймс Бонд — с подозрением.
Девушка первой нарушила молчание.
— Вы очень похожи на свои фотографии, — сказала она и снова покраснела. — Прошу вас, наденьте что-нибудь. Вы не даете мне собраться с мыслями.
— А вы — мне. Ничего не поделаешь. Мы — мужчина и женщина. Если я лягу рядом с вами, необходимость в одежде исчезнет. Между прочим, а во что вы сами одеты?
Она опустила простыню чуть ниже и дотронулась до черной бархатной ленточки вокруг шеи: «Вот в это».
Бонд посмотрел в дразнящие синие глаза, будто спрашивающие, достаточной ли одеждой является узкая ленточка на шее. Он чувствовал, что теряет над собой контроль.
— Черт побери, а где ваша одежда? Вы так и спускались по лестнице с одной ленточкой на шее?
— О нет! Это было бы неприлично. Я спрятала платье и белье под кровать.
— Если вы думаете, что вам удастся сейчас уйти из комнаты, уйти просто так…
Бонд не договорил, встал с кровати, подошел к шкафу и надел темно-синюю шелковую пижаму.
— Неэтично делать такие намеки…
— Неужели? — саркастически улыбнулся Бонд, придвигая стул к кровати. — Тогда я скажу вам что-то действительно этичное. Вы — одна из самых красивых женщин в мире.
Девушка снова залилась краской.
— Вы действительно так считаете? По-моему, у меня слишком широкий рот. Я такая же красивая, как девушки на Западе? Однажды мне сказали, что я похожа на Грету Гарбо. Это правда?
— Вы красивее ее, — заверил Бонд. — Ваше лицо светится. И рот совсем не слишком широкий, вам очень идет именно такой. По крайней мере, мне он нравится.
— Что это значит — «лицо светится»? Что вы хотите сказать этим?
Бонду хотелось сказать, что она совсем не похожа на русскую шпионку: в ней нет хладнокровия, необходимого для этой профессии, нет расчетливости, а есть радость жизни, и глаза лучатся теплом.
— У вас веселый и радостный взгляд, — сказал он несколько неловко.
— Вот как? — Лицо Татьяны стало серьезным. — У нас в России мало радости и веселья. Об этом редко кто говорит.