Сочинения в четырех томах. Том 3

Томми Хойлэйк, ухмыляясь во весь рот, высказал свое мнение в нескольких словах:

— Заявить, подседлать, прийти первым и на всякий случай подождать, пока объявят победителя.

— Вы считаете, у нас есть шанс?

— О, конечно, — ответил он. — В пробегах на скорость выиграть может любой. Каприз богов, знаете ли, каприз богов.

Из этого я заключил, что Томми еще не пришел к окончательному выводу после испытаний: хорош ли Ланкет или плох Гороховый Пудинг.

Я повез Алессандро в Ньюмаркет и по дороге спросил, как ему понравились скачки.

Он мог бы мне не отвечать, потому что в течение дня я изредка видел его лицо, на котором попеременно отражались то зависть, то гордость. Он был явно счастлив, что все принимают его за жокея, и неистовствовал, что не участвует в открытии сезона. Взгляд, который он бросил на победителя скачек учеников, напугал бы гремучую змею.

— Я не могу ждать до следующей среды, — сказал Алессандро. — Я хочу начать завтра.

— Мы не подавали заявок до следующей среды, — спокойно ответил я.

— Гороховый Пудинг! — яростно выкрикнул он. — В субботу!

— По-моему, этот вопрос мы уже обсудили.

— Но я хочу.

— Нет.

Алессандро раздраженно заерзал на сиденьи. Вид скачек, с их звуками и запахами, возбудил его до такой степени, что он с трудом заставил себя замолчать. То мимолетное понимание, которого я добился по пути в Донкастер, испарилось, как дым, и половина дороги домой тоже пропала даром. Только когда Алессандро немного успокоился и мрачно откинулся на спинку сиденья, я задал ему вопрос:

— Как бы вы провели скачки на Пуллитцере?

Он мгновенно выпрямился и ответил так же откровенно, как после испытаний.

— Я посмотрел его прошлогоднюю скаковую карточку. Пуллитцер, как правило, приходил третьим, четвертым или шестым. Он скакал первым почти до финиша и сдавал лишь на последнем фарлонге. В учебниках говорится, что при жеребьевке лучше всего вытаскивать первые номера. Буду надеяться, что мне достанется один из них, а затем постараюсь хорошо взять старт и расположиться как можно ближе к канатам или, по крайней мере, чтобы сбоку от меня было не больше одной лошади. Я буду вести скачки не быстро и не медленно, не дальше, чем на два с половиной корпуса от лидера, и постараюсь не вырываться вперед до самого финиша. Думаю, припустить лошадь надо не раньше, чем ярдов за шестьдесят, а выйти на первое место ярдов за пятнадцать до финишного столба. Мне кажется, Пуллитцер не проявляет всех своих возможностей, когда ведет скачки, поэтому мне не хочется скакать первым.

Сказать, что я был потрясен, означало неверно передать то волнение, которое я испытал в данную минуту. За долгие годы практики я научился отличать фальшивое от настоящего, а слова Алессандро сверкали правотой, как бриллиант чистой воды.

— Хорошо, — небрежно ответил я. — По-моему, все правильно. Так и сделаем. А насчет Холста… вы будете участвовать на нем в скачках учеников в Ливерпуле. И ровно через два дня, в субботу, я дам вам Ланкета на скачки в Тийсайде.

— Я посмотрю их карточки и все обдумаю, — серьезно ответил он.

— Только не Ланкета, — напомнил я. — В прошлом году, двухлеткой, он себя не проявил. Исходите из того, как он прошел испытания.

— Да, — сказал Алессандро. — Я понимаю.

Возбуждение вернулось к нему с прежней силой, но теперь оно не было бесконтрольным, и я неожиданно понял, что, пообещав ему помочь, вовсе не собирался отнестись к своим словам серьезнее, чем при составлении письма его отцу. Энсо стремился заставить меня против моей воли предоставить Алессандро как можно больше возможностей участвовать в скачках. Мне стало смешно при мысли о том, что я начал исполнять его требования по собственному желанию.

Это резко меняло план борьбы. Я подумал об Энсо и его отношении к сыну… и наконец-то понял, как поступить, чтобы Ривера отказался от своих угроз. Но при этом будущее показалось мне куда опаснее прошлого.

Глава 11

В течение всей недели перед скачками на приз Линкольна я проводил вечера у телефонного аппарата, отвечая на звонки. Владельцы скаковых лошадей разговаривали со мной отчаянными голосами. Когда я в четвертый раз услышал, что «нельзя ожидать успеха, пока ваш отец прикован к постели», я понял, что инвалид основательно уселся за телефон.

Отец обзвонил всех владельцев, принес извинения, предупредил, чтобы они не ждали ничего хорошего, и пообещал, что все будет в порядке, как только он вернется. Он также сказал совладельцу Горохового Пудинга, майору Барнетту, что, по его мнению, лошадь недостаточно подготовлена, и мне пришлось в течение получаса убеждать майора самым проникновенным голосом, что мой отец не видел лошадь в последние шесть недель и поэтому не может судить объективно.