Сочинения в четырех томах. Том 3

Решив докопаться до истины, я выяснил также, что отец тайком пишет Этти каждую неделю письма с требованием отчетов. Я заставил ее признаться в этом утром в день открытия скачек на приз Линкольна, почуяв неладное только потому, что отец всех владельцев до единого убедил в полной неподготовленности их лошадей. Этти выдало виноватое выражение лица, но она тут же принялась оправдываться, утверждая, что никогда не говорила о «неподготовленности», и что отец сам сделал такой вывод.

Я вернулся в контору и поинтересовался у Маргарет, не получает ли она от моего отца письма с требованием еженедельных отчетов. Она смутилась, но утвердительно кивнула.

Когда я спросил в пятницу Томми Хойлэйка, как он собирается провести скачки, он ответил, чтобы я не беспокоился, так как мой отец позвонил ему и полностью проинструктировал.

— Каким образом? — спросил я, едва сдерживаясь.

— О… никаких резвых бросков, скакать ровно, постараться не прийти последним, если лошадь устанет.

— Гм-м… Если бы он вам не позвонил, что бы вы сделали?

— Послал бы лошадь резвым броском прямо со старта, — тут же ответил он. — Когда Гороховый Пудинг в хорошей форме, то любит скакать первым. За два фарлонга до финиша я бы ушел вперед, захватил лидерство и молился, чтобы меня никто не догнал.

— Так и сделайте, — сказал я. — Я поставил на него сотню фунтов, хотя почти никогда не играю на скачках.

Томми даже рот открыл от изумления.

— Но ваш отец…

— Обещайте мне, что постараетесь победить, — очень любезно сказал я, — или мне придется заменить вас кем-нибудь другим.

Это было оскорблением. Никто и никогда не грозил заменить Томми Хойлэйка. Он неуверенно посмотрел на мое открытое лицо и пришел к выводу, что такое чудовищное заявление я сделал только по своей неопытности.

Он пожал плечами.

— Хорошо. Я попробую. Хотя, что скажет ваш отец…

Если верить репортерам, мой отец и не думал помалкивать. Три газеты, вышедшие утром в день открытия скачек на приз Линкольна, цитировали его высказывание о том, что у Горохового Пудинга нет ни одного шанса на победу. «Как бы мне в результате не пришлось держать ответ перед распорядителями Жокей-клуба, — мрачно подумал я, — если лошадь хоть как-то себя покажет».

За время своей активной деятельности отец позвонил мне всего один раз. В голосе его отсутствовала былая снисходительная самоуверенность, он говорил раздраженно и сухо, и я понял, что наше «шампанское» перемирие закончилось, как только я вышел за дверь его палаты.

Отец позвонил мне в четверг вечером, когда я вернулся из Донкастера, и я тут же рассказал, как все его знакомые помогли мне советами.

— Гм-м… — буркнул он. — Я позвоню завтра администратору ипподрома и попрошу его присмотреть, чтобы все было в порядке.

— Ты навечно захватил тележку с телефоном? — спросил я.

— Тележку с телефоном? Мне никогда не удавалось пользоваться ей по-настоящему. Слишком много больных поминутно ее требуют. Нет, нет. Я сказал, что мне необходим личный аппарат прямо в палате, и после долгих разговоров мне его поставили, правда с задержкой. Естественно, я объяснил, что мне необходимо вести деловые переговоры. Пришлось настаивать.

— Теперь ты доволен?

— Конечно, — невозмутимо ответил он, и по собственному опыту я знал, что у яйца, попавшего под паровой каток, было больше шансов уцелеть, чем у больницы отказать отцу в его требовании.

— Наши лошади не так плохи, как ты думаешь, — сказал я. — Напрасно ты настроен так пессимистично.

— Ты ничего не понимаешь в лошадях, — категорически заявил отец и на следующий день высказал свое мнение о Гороховом Пудинге репортерам.

Майор Барнетт мрачно стоял в парадном круге, выражая презрение и жалость по поводу моей необдуманно высокой ставки.

— Ваш отец посоветовал мне не швырять денег на ветер, — сообщил он. — И я никак не могу понять, почему я поддался на ваши уговоры.

— Если хотите, могу взять вас в долю на половину, — предложил я с самыми благородными намерениями, но он воспринял это, как попытку с моей стороны хоть частично возместить потери.

— Естественно, нет, — возмущенно ответил он.

Майор был невзрачным стареющим мужчиной среднего роста, но вспыхивал как порох, если считал, что задето его чувство собственного достоинства. «Верный признак того, что он — неудачник», — поставил я довольно злой диагноз и вспомнил старую тренерскую присказку: «Лошадей выезжать легче, чем владельцев».

Двадцать девять длинноногих рысаков, принимавших участие в скачках на приз Линкольна, нетерпеливо ожидали в парадном круге, в то время как тренеры и владельцы небольшими группами стояли рядом. Сильный, холодный северный ветер разогнал облака, и солнце сверкало с ослепительно высокого неба. Разноцветные формы жокеев переливались на свету всеми цветами радуги, как детские игрушки.

Томми Хойлэйк в ярко-зеленом камзоле подошел к нам, широко улыбаясь, и его беспечность еще больше убедила майора Барнетта в том, что лошадь, владельцем половинной доли которой он является, пробежит плохо.