Сочинения в двух томах

Еродий. Воистину так есть. Всяк тем веселится, что обожает, обожает же то, на что надеется. Павлин надеется на красоту, сокол на быстроту, орел на величество, еродий же веселится тем, что гнездо его твердо на едйне. Порицаете во мне то, что я гол да весел. Но сие же то самое веселит меня, что моя надежная надежда не на богатстве. Надеющийся на богатство в кипящих морских волнах ищет гавани. Радуюсь и веселюсь, что гнездо наше не на сахарном ледке, не на золотом песке, не на буяном возке, но на облачном столпе возлюбленного храма, красящего всю кифу, кифу адамантову, святого Петра кифу, которую врата адовы вовек не одолеют. Впрочем, в какую суету наша нас вводит благодарность? Не клевещите на нее. Она никогда не низводит во врата адовы. Она избавляет от врат смертных. Благодарность входит во врата господни, неблагодарность — в адские, возлюбив суету мира сего паче бисера, который суть заповеди господни, и путь нечестивых, как свинья болото, предызбравшая паче пути, которым ходят блаженны непорочные. Что бо есть оный бог: «В них же бог мира сего ослепил разумы»? Бог сей есть неблагодарность. Все духом ее водимые, как стадо гергесенское [609], потопляются в озере сует и увязают в болоте своих тленностей, едящие дни жизни своей и, не насыщаясь, жаждущие, ропотливые и день ото дня неблагодарны; пока не искусили божии заповеди иметь в разуме и презрели вкусить ангельского сего хлеба, услаждающего и насыщающего сердце; сего ради предаст их вышний во свиные мудрования искать сытости и сладости там, где ее не бывало, и бояться страха, где же не было страха, дабы из единой несытости 300 и из единой неблагодарности 600 родилось дочерей во истомле- ние и мучение сердцам и телесам их и во исполнение Исаи- ных слов: «Сами себе разожгли огонь вожделений ваших, ходите же во пламени огня вашего и опаляйтесь». Не гордость ли низвергнула сатану в преисподнюю бездну? Она изгнала из рая Адама. Что же есть рай? Что есть благовидная светлость высоты небесной, если не заповеди господни, просвещающие очи? Что же опять есть гордость, если не бесовская мудрость, предпочитающая драгоценные одежды, сластные трапезы, светлые чертоги, позлащенные колесницы и как бы престол свой поставляющая выше скипетра и царствия божия, выше воли и заповедей его? Не только же, но и все служебные духи (разумей, науки мирские) возносятся и восседают выше царицы своей, выше божией премудрости. Кто есть мать сих блудливых и прозорливых бесиков? Гордость. Гордости же кто мать? Зависть. Зависти же кто? Похоть. Похоти же кто? Неблагодарность. Неблагодарности же кто? Никто! Тут корень и адское тут дно. Сия адская душка, жадная утроба, алчная бездна, рай заповедей господних презревшая, никогда же ничем не удовлетворяется, пока живет, пламенем и хворостом похотей опаляется, по смерти же, горя, жжется углием и жупелом своих вожделений. Что бо Ость Сердце, если не печь, горящая й дымящая вечно? Что же опять есть смерть, если не из снов главный сон? Беззаконную бо душу, не спящую ведь во внутреннем судилище, зеркалом, тайно образующим живо беззакония, тайно уязвляет свежая память, во сне же горя ужасными мечтами, страшными приведений театрами и дикообраз- ными страшилищами смущает и мучит та же вечности памятная книга, грозя достойною местью. Из неблагодарного сердца, как из горнила вавилонского, похотный огонь, пламенными крыльями развеваясь, насилием сердце восхищает, да, что ненавидит, то же и творит, и тем же мучится. Ибо ничто не есть вечная мука, только самому себя осуждать, быть достойным мести. Грех же достоинством, как жалом, уязвляет душу покрывающей тьме и находящему страху. Налетает же страх оттуда, как помыслы, не обретая помощи, как гавани, и не видя ни малого света надежды; помышляя, ужасаются, рассуждая, недоумевают, как бы улучить исход злоключению… Отсюда раскаиваются без пользы, болят без отрады, желают без надежды. Вот сей есть исход сердцу неблагодарному!

П и ш е к. Ба! Как балалайку, наладил тебя твой отец. Бряцаешь не вовсе глупо. Для меня мило, что сердце есть то же, что печь.

Е р о д и й. Всякое сердце есть жертвенник, огнище или каминок…

П и ш е к. Что же ты умолк?

Е р о д и й. Желание есть-то неугасаемый огонь, день и ночь горящий. Дрова суть то все, желаемое нами. Сие горнило и сия бездна — углие огненное, курение дыма, восходящее до небес и нисходящее до бездн, пламенные волны вечно изблевает сама сущь морских бездн и ширина небес всех. Тут-то прилично подобает сказать святого Исидора слово [610]. «О человек! Почему удивляешься высотам звездным и морским глубинам? Войди в бездну сердца твоего! Тут-то удивись… если имеешь очи». О глубокое сердце человека, и кто познает его? О сердце и воля, беспредельный и бесконечный ад!

П и ш е к. Ведь же и твое сердце горит, и курит, и дымится, кипит, клокочет, пенится. Так ли?