Жизнь наша есть ведь путь непрерывный. Мир сей есть великое море всем нам плывущим. Он-то есть океан, о, вельми немногими счастливцами безбедно переплываемый. На пути сем встречают каменные скалы и скалки, на островах сирены, в глубинах киты, по воздуху ветры, волнения повсюду; от камней — претыкание, от сирен — прельщение, от китов — поглощение, от ветров — противление, от волн — погружение. Каменные ведь соблазны суть то неудачи; сирены суть то льстивые друзья; киты суть то запазушные страстей наших змии; ветры, разумей напасти, волнение, мода и суета житейская… Непременно поглотила бы рыба молодого Товию, если бы в пути его не был наставником Рафаил.
Иоанн, отец твой, в седьмом десятке века сего (в 62–м году) в городе Купянске, первый раз взглянув на меня, возлюбил меня. Он никогда не видел меня. Услышав нее имя, выскочил, и, догнав на улице, молча в лицо смотрел на меня и приникал, будто познавая меня, столь милым взором, что до днесь в зеркале моей памяти живо мне он зрится. Воистину прозрел дух его прежде рождества твоего, что я тебе, друг, буду полезным. Видишь, сколь далече прозирает симпатия. Се ныне пророчество его исполняется! Прими, друг, от меня маленькое сие наставление. Дарую тебе
1787–го лета, в полнолуние последней луны осенней.
С ним разглагольствует тетерев о спокойствии
«Тот избавит тебя от сети ловчей…» (Псалом 90, ст. 3).
«Бдите и молитесь, да не войдете в напасть».
«Горе вам, богатолюбцы, ибо отстоите от утешения вашего».
«Блаженны нищие духом…»
«Обретете покой душам вашим…»
Тетерев, налетев на ловчую сеть, начал во весь опор жрать тучную еду. Нажравшись по уши, похаживал, надуваясь, вельми доволен сам собою, как буйный юноша, по моде одетый. Имя ему Фридрик. Родовое же, или фамильное, прозвание, или, как обычно в народе говорят, фамилия, — Салакон[616]
.Во время оно пролетал Сабаш (имя жаворонку) прозванием Сколарь. «Куда ты несешься, Сабаш?» — воскликнул, надувшись, тетерев.
Сабаш. О возлюбленный Фридрик! Мир да будет тебе! Радуйся во господе!
С а л а к о н. Фе! Запахла школа.
Сабаш. Сей дух для меня мил.
С а л а к о н. По губам салат, как поют притчу.
Сабаш. Радуюсь, что обоняние ваше исцелилось. Прежде вы жаловались на насморк.
С а л а к о н. Протершись, брат, меж людьми, ныне всячину разумею. Не уйдет от нас ничто.
С а б а ш. Тетерева ведь ум остр, а обоняние и того острее.
С а л а к о н. Потише, друг ты мой. Ведь я ныне не без чинишка.
С а б а ш. Извините, ваше благородие! Ей, не знал. Посему-то ведь и хвост, и хохол ваш ныне новомодными буклями и кудрявыми раздуты завертасами.
С а л а к о н. Конечно. Благородный дух от моды не отстает. Прошу, голубчик, у меня откушать. Бог мне дал изобилие. Видишь, что я брожу по хлебу? Не милость ли божия?
Саба ш[617]
. Хлеб да соль! Изволите на здоровье кушать, а мне некогда.С а л а к о н. Как некогда? Что ты взбесился?
С а б а ш. Я послан за делом от отца.
С а л а к о н. Плюнь! Наевшись, справишься.
С а б а ш. Не отвлечет меня чрево от отчей воли, а сверх того боюсь чужого добра. Отец мой от молодых ногтей поет мне сие: «Чего не положил, не трожь».
Салакон. О трусливая тварь!
С а б а ш. Есть пословица: «Боязливого сына мать не плачет!»
Салакон. Ведь оно теперь мое. У нас поют так: «Ну, что бог дал, таскай ты все то в кошель».
С а б а ш. И у нас поют, но наша разнит песенка с вами. Вот она: «Все лишнее отсекай, то не будет кашель». Сверх же всего влюблен я в нищету святую.
Салакон. Ха–ха–ха–хе! В нищету святую… Ну ее со святынею ее! Ступай же, брат! Влеки за собою на веревке и возлюбленную твою невесту. Дураку желаешь добра, а он все прочь. Гордую нищету ненавидит душа моя пуще врат адских.
С а б а ш. Прощайте, ваше благородие! Се отлетаю, а вам желаю: да будет конец благой!