Сочинения в двух томах. Том 1

— Я хотел бы, чтобы вы мне сказали, какой интерес может возбуждать в вас человек, одно случайное прикосновение которого вам кажется настолько отталкивающим, что вы подбираете свои юбки, когда он проходит мимо?

Милое личико Джесси было красно, как пион, когда она подняла глаза на своего собеседника, чтобы ответить. До этого момента, как большинство легкомысленных, непосредственных натур, она никогда не думала о том, что каждое явно выраженное ощущение или впечатление, будь то чувство симпатии или отвращения, неизбежно влечет за собой последствия рано или поздно.

— О, право же, вы ошибаетесь! Вы хотите смутить меня!

— A-а… Так это была не более как женская уловка, мимолетное желание польстить тому скучно-умному господину, которого вы величаете викарием… Это, конечно, возможно! А ему это, быть может, даже дает новый повод проповедовать милосердие и долготерпение и затем сладко спать по ночам. Это — клерикальный инстинкт, который мне часто приходилось наблюдать у людей его профессии. Все они склонны к дремоте, потому что для этого всего более подходят мягкие, рыхлые, покойные натуры, не испытывающие позывов к проявлению своей личной энергии, своих душевных сил, не стремящиеся вперед по новому пути, а следующие по пятам других, оттого и взялось слово «последователь».

— Скажите, вы англичанин? — спросила Джесси.

— Я был им десять лет назад и, быть может, стану опять, но однажды я отряхнул прах с ног моих и сказал, что никогда больше не вернусь в эту страну. Однако прах родной страны липнет к ногам. Вам, американцам, можно многое простить именно за то, что, несмотря на некоторую натяжку в выражениях и слишком высокое мнение о себе, вы все же питаете к своей стране ничем непоколебимую любовь. За это-то я и люблю вас!

— Только за это и ни за что более?

— О нет, у вас много хороших качеств, почти столько же, сколько и дурных! Ваш финансовый гений поразителен, ваши женщины прелестны и милы, но очень немногие из них женщины. Вы презираете как будто бы своих соперников, а между тем стараетесь подражать им во всем. Вы сознаете свою силу и мощь и склонны хвастать этим. Когда вы в гневе, в вас нет истинного великодушия великой нации. Вы еще не совсем знаете мировую игру, но вы учитесь ей и, быть может, уж недалеко то время, когда вы сможете стать величайшей нацией, если только успеете. Ваша главная беда — богатство, капиталы и социальный вопрос!

Джесси слушал его не то с удивлением, не то с негодованием, и в душе ее зарождалось сомнение: все говорят, что этот человек негодяй, а между тем он мыслит и говорит, как развитый, сердечный и порядочный человек. Но его шутливое отношение задело девушку за живое.

— Вы, кажется, смеетесь над Америкой. Я никому не позволю этого! — воскликнула она несколько вызывающим тоном. — Ни один англичанин не может нас понять, а между тем все вы пишете о нас целые книги. Вероятно, едва вы успеете сойти на берег, как вас возьмут в осаду разные газетные писаки, и вы станете сообщать им разные небылицы!

— Когда я сойду на берег, то уйду подальше от всяких газетных писак, как вы изволили выразиться, мисс!

— Так, значит, это неправда, что…

И Джесси снова вспыхнула и смолкла на полуслове; она чуть было не передала ему те слухи, которые ходили о нем среди пассажиров парохода. Его, видимо, забавляло ее смущение, и явилось желание поддержать в ее глазах ту скандальную роль, какую ему навязывали здесь.

— Прошу извинения, все это сущая правда! Я действительно человек с некоторым прошлым, которое я осужден повсюду носить с собой. И когда я сказал вам, что могу видеть Америку, то хотел сказать этим, что могу видеть нечто из моего прошлого, что я рад был бы совершенно забыть, а именно — прощание с другом и его доверие к человеку, не заслуживавшему этого доверия. В тот момент, когда вы пришли, я видел себя вместе с этим другом на бивуаке после выгодной продажи скота, за дымящейся миской супа. Поверите ли, я сейчас ощущаю тот самый голод, что испытывал тогда. Это, вероятно, морской воздух возбуждает аппетит!

— Нет, это потому, что думаешь о еде! Я никогда не могу читать, что героиня ест или пьет, без того, чтобы мне самой не захотелось поесть или выпить того же, что она. Это, быть может, смешно и глупо. Но ведь так многое в жизни глупо!..

— Простите, мне кажется, что ничто не глупо, кроме того, что вульгарно или притворно. Глупы те, кто судит о человеке, не зная его! Я, конечно, не говорю о женщинах, так как для них истинное суждение не играет большой роли. Они сегодня мило говорят одно, а завтра другое и верят всему, но им никто не верит, и порою они сами бывают не рады, когда к их словам относятся серьезно.

— Вы это говорите об американках?

— Обо всех женщинах вообще!

— Да вы, как видно, женоненавистник. В таком случае зачем вы разговариваете со мной?

— Я стараюсь вас научить, как можно видеть Америку на расстоянии тысячи миль!

Джесси вздохнула несколько патетично.

— Ах, я люблю Америку! — сказала она.

— И готовитесь покинуть ее добровольно! — добавил Вест.

— Все американцы на время покидают ее и возвращаются опять!