Сочинения в двух томах. Том 1

И наконец, наиболее широко встречающаяся ассоциация — это ассоциация по причинности.Можно было бы говорить еще и о «контрастном» отношении между идеями, но это, замечает Юм, будет не самостоятельным типом ассоциации, а лишь комбинацией первого и третьего типов, поскольку из идей двух противоположных объектов одна является причинойуничтожения другой, а уничтожение идеи объекта предполагает идею его существования, основанную на сходствес самим собой (то есть фактически самотождественность объекта) (см. 2, 27).

Эту типологию ассоциаций вопреки мнению Юма трудно признать совершенной и единственно возможной [4]. Судя по нескольким примерам, приводимым им, первый и второй типы ассоциаций не столь уж и различаются. В то же время, как показывает дальнейший юмовский анализ ассоциации по причинности, последняя сама включает в себя отношения смежности.

Подобно некоторым другим британским философам XVIII в., Юм сравнивает и сближает принципы своей «моральной философии» (и прежде всего принцип ассоциации) с ньютоновским законом гравитации. При этом для шотландского философа характерно подчеркивание непознаваемостипричин действия как принципов «человеческой природы», так и естественного притяжения в телесном мире. Вообще аналогия с механическими закономерностями как таковыми должна была, по его замыслу, поднять значимость описываемых им закономерностей «духовного мира» до эталонного уровня ньютоновского естествознания. Но это была именно аналогия, а не физиологическое обоснование психологического ассоцианизма, как у Гартли, также опиравшегося на Ньютона.

Одновременно с разработкой типологии ассоциаций Юм выдвигает свою довольно запутанную интерпретацию понятия «отношение». Ассоциации при этом оказываются одним из видов так называемых философских отношений. В отличие от отношений в обычном смысле слова, видимо понимаемых им как особые качества, философские отношения суть обстоятельства или ситуации, в силу наличия которых ум сопоставляет идеи. Всего таких отношений семь видов. Четыре из них — сходство, противоположность, степени качества и количества — зависят только от характера (т. е. значения) самих идей и могут быть предметом достоверного знания, ибо получаются с помощью строгих абстрактных рассуждений. Об остальных отношениях — отношениях тождества, пространственно-временных и каузальных — узнают лишь из опыта. Такая точка зрения приводит Юма к позиции резкого размежевания внеопытного и опытного. Математика выступает для него образцом достоверного и непротиворечивого знания — ее выводы априорны и необходимы [5]. Все же остальное знание имеет вероятностный, проблематический характер.

Именно эта юмовская дихотомия была воспроизведена в XX в. логическими позитивистами, которые, стремясь элиминировать «традиционную» философскую проблематику («метафизику»), с одобрением цитировали знаменитые слова шотландского философа, завершающие первое «Исследование»: «Возьмем, например, в руки какую-нибудь книгу по богословию или школьной метафизике и спросим: содержит ли она какое-нибудь абстрактное рассуждение о количестве или числе!Нет. Содержит ли она какое-нибудь основанное на опыте рассуждение о фактах и существовании?Нет. Так бросьте ее в огонь, ибо в ней не может быть ничего, кроме софистики и заблуждений!» (2,169). В терминах логического позитивизма Венского кружка предложения метафизики квалифицировались как лишенные истинностного значения псевдопредложения, ибо они не являлись ни синтетическими (эмпирическими) предложениями естествознания, ни аналитическими (априорными) предложениями логики и теоретической математики.

Разбирая различные отношения, Юм проявляет непоследовательность, ибо не показывает, какие же чувственные впечатления соответствуют самой «сложной идее» отношения. Когда он рассматривает другие виды идей, он требует, чтобы они были скопированы с тех или иных впечатлений, в противном случае от некоторых идей придется отказаться [6]. Фактически же «отношение» в философской системе Юма функционирует как активный и конструктивный принцип деятельности сознания, несводимый к простой чувственной рецептивности, а это плохо согласуется с его исходной феноменалистической установкой.