Сочинения в двух томах. Том первый

— И за твое, маленькая воспитанница,

Она рассердилась. «Маленькая воспитанница», опять — маленькая?» О, она ему скоро покажет, какая она маленькая.

— Как здоровье твоей матери? — спросила она.

— Мерси, — ответил он. — Кажется, хорошо. Ты ведь ее совершенно не знаешь? А могла бы когда-нибудь ее навестить.

— Да ведь и она у нас никогда не была, — ответила Альрауне. Потом, увидев его улыбку, быстро добавила: — Признаться, я об этом не думала.

— Конечно, конечно, — сухо сказал он.

— Папа о ней почти не говорил, а о тебе я вообще никогда не слыхала. — Она говорила немного поспешно, как будто торопилась. — Меня, знаешь ли, удивило, что он выбрал именно тебя…

— Меня тоже, — перебил он. — Конечно, это сделано не случайно.

— Не случайно? — спросила она. — Почему не случайно?

Он пожал плечами: «Пока я и сам еще не знаю, но, вероятно, скоро пойму».

Разговор не смолкал, как мяч, — туда-сюда летали короткие фразы. Они придерживались вежливого, любезного и предупредительного тона, но наблюдали друг за другом, были все время настороже. После ужина она повела его в музыкальную комнату. «Хочешь чаю?»-спросила она. Но он попросил себе виски с содовой.

Они сели и продолжали разговаривать. Вдруг она встала и подошла к роялю: «Спеть тебе что-нибудь?»

— Пожалуйста, — попросил он вежливым тоном.

Она села и подняла крышку. Потом повернулась с вопросом: «Ты, может быть, хочешь что-нибудь определенное?»

— Нет, — ответил он, — я не знаю твоего репертуара, маленькая кузина.

Она слегка сжала губы. «Надо его от этого отучить», — подумала она. Взяла несколько аккордов, спела несколько слов.

Потом прервала и начала новый романс. Снова прервала, спела несколько тактов из «Прекрасной Елены», потом несколько слов из григовской песни.

— Ты, по-видимому, не в настроении, — спокойно заметил он.

Она сложила руки на коленях, помолчала немного и начала нервно барабанить пальцами. Потом подняла руки, опустила быстро на клавиши и начала:

Il etait bergere,
et ron et ron, petit patapon,
il etait une bergere,
qui gsrdait ses moutons.

Она повернулась, сделала гримаску. Да, маленькое личико, обрамленное короткими локонами, действительно могло принадлежать грациозной пастушке…

Elle fit un fromage,
et ron et ron, petit patapon,
elle fit un fromage
du lait de ses moutons.

«Прелестная пастушка, — подумал он. — Но, бедные овечки»,

Она покачала головой, вытянула левую ножку и стала отбивать по полу такт изящной туфелькой.

Le chat qui la regarde,
et ron et ron, petit patapon,
le chat qui la regarde,
d' un petit air patapon.

Si tu mets la patte,
et ron et ron, petit patapon,
Si tu y mets la patte,
tu auras du baton!

Она улыбнулась ему — блеснул ряд белых зубов. «Она, кажется, думает, что я должен играть роль ее кошки», — подумал он.

Лицо ее стало немного серьезнее, и в голосе слегка зазвучала ироническая угроза.

Il n' y pas la patte,
et ron et ron, petit patapon,
il n' y mis pas la patte,
il y mit le metron.

La bergere en colere,
et ron et ron, petit patapon,
la bergere en colere,
tua son petit chaton.

— Прелестно, — сказал он, — откуда, откуда у тебя эта песенка?

— Из монастыря, — ответила она, — ее пели там сестры.

Он засмеялся:

— Вот как, из монастыря! Удивительно. Спой же до конца, маленькая кузина.

Она вскочила со стула:

— Я кончила. Кошечка умерла — вот и вся песня.

— Не совсем, — ответил он. — Твои благочестивые сестры боялись наказания: у них прелестная пастушка безнаказанно совершает свой грех. Сыграй-ка еще раз: я тебе расскажу, что сталось с ней впоследствии.

Она села опять за рояль и заиграла ту же мелодию. Он запел:

Elle fut a confesse,
et ron et ron, petit pstapon,
elle fut a confesse
pour obtenir pardon.

Mon, pere je m'accusse,
et ron et ron, petit patapon,
mon pere je m'accusse,
d' avour tue mon chaton!

Ma fille, pour penitance,
et ron et ron, petit patapon,
ma fille pour penitance,
nous nous embrasserots!

La penitance est douce,
et ron et ron, petit patapon,
la penitance est douce —
nous recommencerons!

— Все? — спросила она.

— О да, все, — засмеялся он. — Ну, как тебе понравилась мораль, Альрауне?