Сочинения в двух томах. Том первый

— А что же прикажете, комиссар? Может, босиком гулять будете?

— Не в этом дело. А сапоги твои без души! Тепла в них нет. В птичках твоя душа!..

— Ты, парень, насчет птичек брось. Брось это… Я вот, может, жизнь люблю, а от тебя покойником прет…

Андрей уходил, хлопнув дверью. Митрий Иванович недовольно хмурился и украдкой смахивал ладонью скупую слезу.

— Вот и гусь… вояка! Ну, воюй, а старого не путай. Мне, может, всякая былиночка дорога.

Авдей при этих спорах вел себя безучастно; почесывал бородку, слегка оттягивая ее, как бы стремясь выровнять непокорные курчавые волосы. Но для нас было ясно, что он во всем согласен со стариком.

Я крепко уважал Андрея, однако чувствовал в нем какую-то неполноту, может быть, недостаток жизненного опыта. Был он излишне, по-мальчишески суетлив, и за серьезностью его нередко угадывалась усмешка. В Митрие Ивановиче, наоборот, все было просто и стройно, понятно с одного слова, даже с одного взгляда. Поэтому мы верили старику.

В первые же дни по возвращении домой Андрей организовал отряд по борьбе с бандитизмом. Оружие нашлось почти в каждой казарме. С узловой станции на тощей лошаденке приехал комиссар. Он выглядел не старше Андрея, худенький, светлоглазый парнишка.

За два месяца в лесах под Кременной отряд выдержал несколько схваток. Под селом Кабаньим выловил банду Кайдаша. Но последние дни отряду крепко не везло. По дороге на станцию бежал Кайдаш. Он стал неуловимым. Снова собрал банду и чинил страшные расправы по деревням. Все планы отряда какими-то путями становились ему заранее известны…

В чахлом скверике против шахтных ворот отряд похоронил шесть первых своих бойцов.

Мы знали всех шестерых. Самый молодой, Игнатка Цымбал, совсем недавно бродил вместе с нами по выгону и, оглядываясь, показывал из-под полы тяжелый черно-синий наган…

Поселок притих и притаился, оглушенный этой жестокой утратой. Я замечал какой-то глубокий и крутой поворот в людях, что-то похожее на готовность к прыжку. Но кто же из своих выдавал планы отряда? До сих пор у отряда не было секретов. О его выступлениях знали все. Значит, в какой-то казарме, может быть, в самом отряде прятался предатель.

Меня и Семена в отряд не взяли по молодости. Но время наше было уже не за горами. В летней кухоньке Митрия Ивановича в щепках и мусоре мы прятали найденный на огородах обрез.

Утречком, когда Митрий Иванович уходил к соседям, мы пробирались в кухню и, подперев изнутри дощатые дверцы, доставали свою тяжелую находку. Обрез поблескивал холодновато и лениво, как рыба. По очереди мы держали его на коленях. Тихонько я выдвигал затвор, что-то сердито-уверенное было в плавности его хода, словно бы дремлющий гнев.

Однажды Семен нашел обойму патронов. Сидя в кухоньке, мы счищали с них зеленую окись.

Было утро. Дымные лучи просачивались сквозь дощатые дверцы кухни. На тонкой крыше оживленно разговаривали воробьи.

За дверцей сарайчика прозвучал смех старика. Смех был чистый и заразительный, почти детский. Я припал к щели.

Митрий Иванович стоял посреди двора, что-то держа перед собой в сложенных лодочкой ладонях. Поодаль стоял Авдей и тоже смеялся. Я впервые заметил, что зубы у него белые, крупные, словно литые.

Над крышей домика поднималось веселое солнце. Угол крыши, мокрый от ночного дождя, голубовато дымился.

— Видишь, не жалит! — восторженно говорил старик, протягивая ладони к Авдею. — Значит, понимает, что подмога ему, а? — и он выровнял ладони. — Живи, милой!

Золотисто-бурый шмель осторожно снялся и полетел. Я проследил за его полетом. Он спустился на одинокий, надломленный стебель ржи, и рожь стала похожа на цветущую гвоздику.

С тихой улыбкой, спрятанной в клочках бороды, Митрий Иванович взошел на крылечко. Авдей двинулся за ним. Я расслышал его воркующий смех. И мне тоже почему-то стало смешно…

— Что там? — шепотом спросил Сенька.

Я не успел ответить. С улицы во двор быстро вошел Андрей. В руке, прямо вытянутой вниз, он держал наган. Он держал его, словно тяжелую гирю, — такой напряженной казалась его рука. Дойдя до крылечка и как бы споткнувшись, он прислонился к стене.

Я почувствовал затылком дыхание Семена. Он тоже припал к щели и видел, как Андрей одним мягким замедленным прыжком поднялся на крылечко и ударил ногой в двери.

В комнате он был полминуты, не больше. Пошатываясь, на крыльцо вышел Авдей. Он тяжело сошел с крыльца и зашагал через двор, придерживая обеими руками свою облезшую мерлушковую шапку.

Андрей шагал по его следам, не спуская глаз с затылка, все так же неподвижно неся онемевшую руку. И только когда они прошли калитку и скрылись за углом, я заметил Митрия Ивановича. Он стоял на том самом месте, где всего лишь за минуту до этого держал на ладонях золотого шмеля. Но сейчас он стоял взлохмаченный, с огромными пустыми глазами, и рука его судорожно шарила по шее, как бы отыскивая упущенную застежку.