Сочинения в двух томах. Том первый

С неожиданным увлечением он думал о том, где и как будет использован металл его первой плавки. Быть может, прокатают из него рельсы, и пролягут они где-то через глухомань тайги, и долгие годы будут по этим рельсам громыхать поезда?.. А возможно, что на огромном «манесмане» превратится его первая сталь в трубы, и уйдут эти трубы в глубины земли, к газоносным пластам, к потаенным, древним разливам нефти? Или, тоже возможно, случится, что выкуют из той доброй стали могучие плуги на силу тракторов, и скажут друзья в далекой станице за морем:

— Достойная сталь, товарищи! Не наш ли Макарка ее сварил?..

…Я вижу и сейчас перед собой его открытое лицо, улыбку во взгляде, волевую черточку меж бровей, слышу в негромком голосе интонации удивления:

— Сколько лет в мартеновском, ну-ка, пересчитай, а я все о первой своей вахте толкую, все о ней. Что ж, не скрою, крепко переволновался, пережил. А потом, тоже не скрою, пришла гордость. Будто мощной волной подхватила, подбросила, понесла. «Я выдал плавку». Ого, как звучит! «Моя сталь». Прислушайся, здорово!

Он засмеялся.

— Может, мальчишество? Ну, и пускай. Вон мастера — Боровлев, Махортов, сколько они стали выплавили, не счесть. Но если плавка идет по графику, без капризов, — погляди-ка на них, как они молодеют, наши искусники, как они горды! — сдвинув брови, он с усилием подбирал слова: — Гордость эта — особенная, без хвастовства: она может быть и спокойной, и уравновешенной, глубоко запрятанной в человеке. Ты словно бы выше приподнялся, дальше глянул, поверил в свои силенки, в свое доброе дело и оттого действительно стал сильней. И на душе у тебя светло, потому что нету от этой твоей страсти никому обиды, а есть простой и понятный пример.

Как-то Макар заметил о себе, что в его характере «докапываться» до сути дела. В нашем памятном разговоре он тоже стремился «докопаться до сути». А предметом его интереса стал тот сложный духовный процесс, в котором обостряются все интеллектуальные данные человека и все его эмоции, и который называют вдохновением.

И настал день, когда сам Иван Антонович Шашкин в беседе с друзьями сказал, не скрывая удивления:

— Я называл его сначала просто Макаркой… Потом — Макарушкой… А теперь вон как величаю: коллега, товарищ Мазай!..

Бригада Шашкина по-прежнему считалась образцовой. Подручные в совершенстве знали свое дело. Только движение, только жест сталевара — и люди угадывали любой приказ, работали слаженно и легко. Они давали наиболее высокие съемы стали.

Макар не мог не заинтересоваться работой прославленной бригады. Нередко случалось, он приходил в смену Шьшкина и подолгу внимательно наблюдал за ходом плавки. Но и прославленный мастер теперь с интересом приглядывался к Макару.

Прошло немного времени, только четыре года, а перед ним стоял не прежний, простоватый, немного наивный, несколько медлительный в суждениях и действиях парень. Все в нем переменилось: сосредоточенней, строже смотрели серые глаза, речь стала сдержанней, с оттенком иронии, вдумчивей, он как бы взвешивал каждое слово. И он не просто наблюдал за работой других сталеваров, казалось, чего-то упорно и настойчиво доискивался. Это так и было. Мазай доискивался возможностей повышения съема стали. Немало было причин бессонницы, немало побуждений к постоянному беспокойству. В нем говорило и самолюбие: неужели «высоты» Шашкина действительно недоступны другим? Сказывалось и то увлечение, которое пережил он, еще выдав свою первую плавку, увлечение, лишь усилившееся с годами.

В те самые дни, когда Алексей Стаханов увлек своим примером тысячи шахтеров, в металлургии тоже развернулось стахановское движение. Как будто по-новому взглянули сталевары на свое хозяйство. В огромном производственном цикле завода, где успех решается слаженностью работы всех цехов, теперь были обнаружены слабые звенья. Каждая минута, потерянная при загрузке печей, при подаче материала или во время ремонта, стоила заводу немалых убытков, отражалась на выполнении плана. Завод — это единый, сложный организм, творческая деятельность которого целиком зависит от четкой организованности всех производственных процессов. Именно к такой организованности и стремился Макар, а другие на его примере видели, чего стоит каждая рабочая минута, что значит умение и воля организатора.

1936 год был для нашей металлургии переломным годом. Перед металлургами встала ответственная задача: добиться ежесуточной выплавки стали в 60 000 тонн. Это давало возможность повысить суточное производство проката с тридцати четырех до сорока пяти тысяч тонн. Нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе призвал сталеваров повысить съем стали с квадратного метра пода печи а среднем до 5,5 тонны.