Бродил я в глубине запущенного сада.Гас красный блеск зари. Деревья без листовСтояли черные. Осенняя прохладаДышала в воздухе. Случайно меж кустовОткрыл я статую: то фавн был, прежде белый,Теперь в сору, в пыли, во мху, позеленелый.Умильно из ветвей глядел он, а оне,Качаясь по ветру, в лицо его хлесталиИ мраморного пня подножие скрывали.Вкруг липы древние теснились, в глубинеИные статуи из-за дерев мелькали;Но мне была видна, обнятая кустом,Одна лишь голова с смеющимся лицом.Я долго идолом забытым любовался,И он мне из кустов лукаво улыбался.Мне стало жаль его. «Ты некогда был бог,Цинический кумир! Тебе, при флейте звонкой,Бывало, человек костер священный жег,На камне закалал с молитвою ягненкаИ кровью орошал тебя... О, расскажи:Что, жаль тебе тех дней? Как ты расстался с властью,Развенчанный? Тогда — бывали ближе ль к счастьюМладые племена? Иль это умной лжиНесбытный вымысел — их мир и наслажденья?Иль век одни и те ж земные поколенья?Ты улыбаешься?.. Потом была пора,Ты был свидетелем роскошного двора;Тебя в развалинах как чудо отыскали,Тебе разбили сад; вокруг тебя собралиТритонов и наяд, афинских мудрецов,И римских цезарей, и греческих богов;А всё смеялся ты, умильно осклабляясь...Ты видел бальный блеск. По саду разливаясь,Гремела музыка. В аллее темной сейЧета любовников скрывалась от гостей:Ты был свидетелем их тайного свиданья,Ты видел ласки их, ты слышал их лобзанья...Скажи мне: долго ли хранились клятвы ихНенарушимыми? любовь в сердцах у нихГорела вечно ли, и долее ль, чем имяИ уверенья их, на мраморе твоемНапечатленные и... смытые дождем?Иль, может быть, опять под липами твоимиЯвлялися они, условившись с другими?И твой лукавый смех из-за густых ветвейС любви их не сорвал предательскую маску,Не бросил им в лицо стыда живую краску?. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Так, молча, взором я статую вопрошал,А циник мраморный язвительно смеялся.1841