Сочинения в трех томах. Том 3

— Почти уже взрослый, — лукаво сказала она и посмотрела на него с любопытством. — Что ж, не забывай меня. Напротив, вспоминай почаще, мне это будет приятно. Прощай, нет, до свиданья, ведь ты будешь меня вспоминать, Леон.

— До свиданья, мэм.

Она отошла от забора и вскоре скрылась среди лавров, но ее последние слова все еще звучали у него в ушах. Леон! Для краткости все называли его просто Ли. Леон — у нее это очень славно получается.

Он пошел дальше. И тут оказалось, что их расставание не осталось незамеченным: сверху по дороге бежали его старшая сестра и младший братишка, уж конечно, они с горы все видели. Вечно суют нос в его дела!

Они сгорали от любопытства.

— Ты говорил с той женщиной? — запыхавшись от бега, спросила сестра.

— Она первая заговорила, — возразил Леонид.

— А что она сказала?

— Спрашивала про выборы, чего там нового, и я ей объяснил, — без зазрения совести соврал он.

Дурацкая выдумка, но они ее приняли за чистую монету.

— А какая она, Ли? Расскажи скорей! — потребовала сестра.

Леонид с великой радостью описал бы, какая она милая, какие у нее красивые руки — белые, мягкие, какие славные складочки у губ и ласковые, сияющие глаза, а платье совсем воздушное, прямо, как у ангела, и голос нежный, так и звенит. Но Леонид не привык никому поверять свои чувства, да и какой нормальный мальчишка в подобных делах станет откровенничать с собственной сестрой!

— Ты ж сама ее видела, — сказал он грубовато, уклоняясь от прямого ответа.

— Ну-у, Ли…

Но Ли был непреклонен.

— Поди и спроси ее, — сказал он.

— Ага, я знаю: ты ей надерзил, а она тебя отругала! — закинула удочку сестра.

Но даже этот коварный намек, над которым он мог бы с презрением посмеяться, не вызвал Леонида на откровенность, и хитроумные допросчики удалились ни с чем.

Но это не избавило Леонида от новых разговоров о прекрасной незнакомке: конечно, сестра и братишка наябедничали дома, что она с ним говорила, и за обедом ему было не так-то легко сдержаться и промолчать.

— Очень на нее похоже, — язвительно сказала мать. — Все выхваляется да жеманничает, а сама торчит у забора, как заправская служанка, да чешет язык со встречными и поперечными.

Леонида эти колкости не удивили и не слишком задели, он знал, что новые соседи пришлись матери не по душе. Не огорчили его и простые житейские подробности, которые он тут впервые узнал. Его богиню зовут миссис Бэрроуз, ее муж — важный начальник на приисках Сундук-горы, заправляет там разными работами и командует партией золотоискателей. Он всегда обязан быть тут, на месте, поэтому и его жене пришлось отказаться от городских удобств и развлечений и переселиться сюда из Сан-Франциско, а здешняя нелегкая жизнь ей не в привычку, да и скучно. Все это Леонида не очень занимало, для него миссис Бэрроуз была просто богиней в белом, богиня разговаривала с ним дружески и ласково, он оказал ей большую услугу, и теперь у них есть общая тайна — это так приятно и весело, просто чудесно! Юность верна собственным ощущениям, и рассудку, опыту, даже самой истине никогда ее не переспорить.

Итак, он не выдал их общую тайну, и несколько дней спустя, словно в награду, издали увидел ее, — она гуляла у себя в саду с каким-то человеком, это и был ее муж. Надо ли добавлять, что человек этот показался ему жалким ничтожеством, и не из-за каких-либо сторонних соображений, а просто оттого, что стоял рядом с богиней. И не только этим Леонид был вознагражден за свою верность: улучив минуту, когда муж отвернулся, богиня помахала ему рукой. Леонид не подошел ближе, его удержала застенчивость, притом чутье подсказывало ему, что этот человек не посвящен в их тайну. И он не ошибся: на другой же день, когда он шел на почту, миссис Бэрроуз подозвала его к забору.

— Ты видел, как я вчера тебе помахала? — приветливо спросила она.

— Да, мэм… — Он замялся. — Только я не подошел. Думал, может, вам это ни к чему, когда туг еще кто есть.

Она весело засмеялась, одной рукой сняла с него соломенную шляпу, а другой провела по его влажным вьющимся волосам.

— Леон, ты прелесть, в жизни не встречала такого умного и милого мальчика, — сказала она, наклоняясь так, что ее хорошенькое личико оказалось вровень с его лицом. — Мне следовало об этом помнить, но, сказать по правде, я ужасно испугалась — вдруг ты не так поймешь меня, подойдешь и спросишь, не надо ли опустить еще письмо… при нем! — Последнее слово она произнесла с каким-то особенным выражением и даже в лице переменилась: ясные голубые глаза сверкнули колючим блеском, ноздри побелели и сузились, хорошенький ротик сжался и стал тонким и жестоким, точно у кошки. — Главное, ни слова ему! Никогда! Слышишь? — сказала она почти грубо. Но, увидев на лице мальчика тревогу, засмеялась и пояснила: — Он дурной, очень дурной человек, Леон, помни об этом!