Сочинения в трех томах. Том третий. Усни, красавица. Смерть этажом ниже

— Ну почему? Почему вы сразу не сказали! Мы же сутки потеряли!

Андрей Львович был глубоко удручен. И Лидочка даже поняла почему. Он ведь должен был допросить ее вчера и выудить информацию. А раз не выудил, значит, сам виноват. О номере машины следовало спросить сразу, когда был шанс эту машину задержать.

Но Шустов не любил признавать поражения.

— Ну как же могли! — сказал он и отбросил карандаш. Карандаш покатился по столу, следователь и свидетельница дружно полезли под стол, чтобы подобрать его, столкнулись под столом головами, а карандаш тем временем укатился под шкаф.

— Честное слово, — сказала Лидочка, стоя на коленях под столом, — я думала, что его не знаю. Но когда меня комендант спросил, я вдруг вспомнила.

— Где ее теперь найдешь, — следователь вылез из-под стола и уселся на свой стул раньше, чем это же успела сделать Лидочка. — Ваше счастье, — сказал Шустов, — если они не догадались, что вы заметили номер.

После чего он покинул кабинет.

На этот раз его не было долго. Раза два звонил телефон, но Лидочка не поднимала трубку. Заглянул человек в синем мятом костюме и спросил, где Вартанян. Лидочка не знала, где Вартанян, но предположила, что он владелец третьего стола в комнате.

— Сейчас мы подняли все силы на поиски машины. Если что — вы наш основной свидетель, — заявил Шустов, возвратившись после долгой отлучки.

— Меня нужно спрятать и сменить мне паспорт. Так всегда делают в Америке, — по мере сил серьезно сообщила Лидочка.

— В Америке нет паспортной системы, — возразил следователь.

— Какой ужас! — заметила Лидочка. — Как они находят друг друга?

— К сожалению, Лидия Кирилловна, — сообщил Шустов, — мы с вами собрались здесь не шутить. Мы имеем дело с серьезными преступниками, для которых ваша жизнь не представляет большой ценности. Это жестокие и беспринципные люди. И сейчас, в период, так сказать, разгула демократии, они потеряли всякий стыд и страх.

Лидочка не стала спорить. Но она не любила выражений типа «разгул демократии» или «Эльцина на плаху!», тем более «Демократов на виселицу!», хотя бы потому, что в этом была некоторая несправедливость. Ведь ей, Лидочке, никогда не придет в голову звать к топору или отправлять на плаху коммунистов. А ее как демократку кто-то желает обезглавить. А с сегодняшнего дня к категории желающих присоединились обитатели вишневой «Нивы» и, возможно, сыщик Шустов.

— Я вам советую, — продолжал между тем Шустов, — не рассказывать знакомым о ваших наблюдениях, особенно о номере машины. Надеюсь, никто об этом не знает?

— Никто, — твердо ответила Лидочка. — Кроме одного человека.

— Это еще кто? Подруга?

— Нет, комендант Каликин.

— Зачем вы ему рассказали?

— Я ему специально не рассказывала. Просто я при нем вспомнила номер «Нивы».

— А он что?

— А он предложил мне сообщить об этом в милицию.

— Правильно. А когда это было?

— Вчера в половине второго. После того как я побывала у вас с фотографиями. Помните, я принесла фотографии, а потом пошла домой. Каликин мне стекло вставлял.

— И почему же вы не пришли к нам?

— А я как-то не составила о вас благоприятного впечатления, — ответила Лидочка. — К тому же я спешила на поезд.

— Могли позвонить. Для этого не надо благоприятного впечатления.

— Мне показалось, что вам все это дело — до лампочки.

— Не знал я, что вы пользуетесь такими выражениями! — зло заметил лейтенант. — Но следовало бы думать, что независимо от ваших предположений у вас есть гражданский долг.

— Извините, очевидно, вы правы, а я не права. Но я очень спешила.

— Ваше счастье, что вас никто не пристукнул по дороге, — заявил милиционер. — А если бы они знали о номере, то точно бы пристукнули.

И тут к Лидочке возвратился вчерашний ужас — ужас, пережитый на поселковой дорожке перед молодым человеком в джинсовой курточке, который бежал за ней. Господи, как все понятно и просто…

— Что вы замолчали? — вторгся в ее страх голос лейтенанта. — Что-то уже было? Да говорите вы!

— Было, — призналась Лидочка.

Она рассказала лейтенанту о ее вчерашнем преследователе. Лейтенант слушал невнимательно, будто мысленно торопил ее, поддакивая и кивая головой, словно говоря: «Ну я же вас предупреждал!»

Лидочка видела это нетерпение, но не могла остановиться и рассказывать короче — словно сидела перед исповедником и должна была выложить ему все свои грехи. Сама на себя злилась за это, но продолжала тонуть в подробностях.

— Ясно, — прервал наконец ее рассказ Шустов. — Он побежал к шоссе, так что в поезде его не было. Значит, послали одного.

— Но, может быть, это совпадение… какой-нибудь сексуальный маньяк?

— Если вам так приятнее думать, — сказал лейтенант, — то пожалуйста.

Наконец-то она услышала в его голосе иронию. Сама виновата — показала себя глупой курицей.

— Но даже если наш дорогой комендант сообщил куда следует, что в моем лице можно ухлопать единственного свидетеля…

— Комендант Каликин вне подозрений, — отрезал лейтенант. — Он — ветеран, председатель ячейки общества ветеранов, трижды ранен. К тому же ему уже семьдесят лет. Давайте вычеркнем его.

— Давайте вычеркнем.