Сочинения великих итальянцев XVI века

— Синьор Унико, здесь, среди нас, нет человека, который мог бы сравниться с вами в чем-либо, но всего более — в знании души синьоры Герцогини; и поскольку — в силу вашего необыкновенного ума — вы ее знаете больше других, вы и любите ее больше, чем другие; ибо другие, словно те плохо зрячие птицы, что не устремляют свои глаза к Солнцу, не в состоянии столь же хорошо знать все ее совершенство. Поэтому было бы безуспешным всякое старание разъяснить сей трудный вопрос иначе, как обратившись к вашему толкованию. Пусть эта задача остается за вами, только вы и в силах справиться с ней.

Унико помолчал немного и лишь после повторной просьбы продолжать прочитал наконец сонет по вышеназванному поводу, поясняя, что означает буква «S». Многие посчитали его импровизацией, однако, поскольку он был искусен и отделан более, чем то допускала краткость времени, приходило все же на ум, что он был заготовлен.

Произнеся несколько приятных похвал по поводу сонета, Оттавиано Фрегозо улыбнулся и начал так:

— Синьоры, если бы я принялся утверждать, что никогда не знал любовной страсти, то, убежден, синьора Герцогиня и синьора Эмилия, хотя и не поверили бы этому, сделали бы вид, что верят, и сказали бы, что причиной сему мое неверие в собственную способность заставить женщину влюбиться в меня. В самом деле, до сих пор я не предпринимал настойчивой попытки, дабы иметь основание отчаяться в надежде однажды обрести эту любовь. Меня останавливало не то, что я весьма ценю себя или очень низко — женщин, поскольку не думаю, что многие из них были бы достойны моего служения и любви; но скорее ужас, который наводят на меня беспрерывные стенания иных влюбленных, бледных, печальных горемык, по глазам которых всегда можно прочитать об их страданиях. В разговоре каждое слово они сопровождают вздохами и ни о чем другом не заводят речи, кроме как о своих слезах, мучениях, отчаянии и желании смерти. Так что когда, случается, любовная искорка все же зажигается в моем сердце, я тотчас всеми силами стараюсь ее загасить, не из враждебности, которую я будто бы питаю к женщинам, как считают эти синьоры, но ради собственного блага. Кроме того, я знал и иных — совсем не похожих на этих страдальцев, — которые не только радуются, бахвалясь приятной наружностью, нежными речами и милым личиком своей дамы, но и во всех невзгодах [умеют] найти сладость, так что гнев, распри, ссоры со своей дамой они именуют наисладчайшими; такие мне представляются более чем счастливыми. И если в любовных ссорах, почитаемых теми и другими куда горше смерти, они находят великую сладость, то, полагаю, в ласках любви они должны чувствовать такое необычайное блаженство, которое напрасно мы ищем в этом мире. Итак, я бы хотел, чтобы сегодня вечером игра заключалась в следующем: пусть каждый — если ему предстоит рассориться с любимой женщиной — укажет желательную для него причину, которая могла бы привести к такой ссоре. Ибо если здесь найдется кто-либо, отведавший этих сладостных ссор, я убежден, что из любезности он пожелает назвать одну из причин, делающих оные столь сладостными. И я, пожалуй, осмелюсь продвинуться немного на поприще любви, надеясь тоже обрести сию сладость там, где другие находят горечь. И тогда эти дамы больше не смогут глумиться надо мной из-за того, что я не влюблен.

XI

Эта игра очень понравилась, и каждый уже начал готовиться к разговору на указанную тему. Но поскольку синьора Эмилия никак не выказывала своего отношения к этому, мессер Пьетро Бембо, который был следующим по порядку, сказал так: