Сочинения великих итальянцев XVI века

— Нет недостатка в древних авторах, — ответил Граф, — которые бы в сем наставляли. По моему убеждению, все дело в умении рассказывать вещи таким образом, чтобы не создавалось впечатление, будто о них говорится с целью похвалить себя, но оттого лишь, что они весьма кстати и невозможно не упомянуть их, — и, постоянно выказывая намерение избегать хвалы в свой адрес, тем не менее ее высказывать; однако не так, как те молодцы, которые, открывая рот, несут всякий вздор. Вроде одного из наших знакомых, который несколько дней тому назад в Пизе, когда ему копьем насквозь пронзили бедро, сказал, что думал, будто это муха укусила его; а другой заявил, что не держит зеркала в комнате, ибо, когда он злится, то так страшно меняется в лице, что от собственного вида может очень перепугаться и сам.

Когда все засмеялись, мессер Чезаре Гонзага заметил:

— Чему смеетесь? Разве вам не известно, что Александр Великий,[339]услыхав, что, по утверждению одного философа, миров бесконечно много, заплакал и на вопрос, почему он плачет, ответил: «Потому что я еще не покорил и одного», — так, словно он был готов завоевать их все? Не кажется ли вам это еще большей похвальбой, чем слова об укусе мухи?

— Александр был человеком более великим, — сказал Граф, — нежели тот, кто произнес сии слова. А людям выдающимся, конечно, нужно прощать, когда они слишком возомнят о себе. Ибо кому суждены великие дела, должен иметь решимость их осуществить, веру в себя и дух не низкий и не подлый, но в речах — сдержанность, и обнаруживать не такую самоуверенность, какова есть в действительности, дабы его высокое мнение о себе не перешло в безрассудство.

XIX

Здесь Граф сделал небольшую паузу, и мессер Бернардо Биббиена засмеявшись сказал:

— Припоминаю, как прежде вы говорили, что этот наш Придворный должен быть от природы наделен красивым лицом и осанкой, а также грацией, делающей его весьма привлекательным. Для меня бесспорно то, что я обладаю грацией и красивым лицом, отчего все дамы, которых вы знаете, пылают ко мне любовью; относительно фигуры я так не уверен, в особенности что касается моих ног, которые, по правде говоря, не кажутся мне столь совершенными, как я бы хотел; торсом же и остальным я вполне доволен. Расскажите несколько подробнее о фигуре, какой она должна быть, дабы я мог избавиться от сомнений и жить со спокойной душой.

После того, как над этими словами немного посмеялись, Граф продолжил:

— Конечно, без преувеличения можно утверждать, что вы обладаете сей грациозностью, и мне не надо давать никакого другого примера, чтобы показать, что она такое. Ибо, без всяких сомнений, ваш облик чрезвычайно приятен и нравится каждому, пусть даже черты его не очень тонки; в нем мужская стать, и все же он грациозен. И это качество можно обнаружить во многих лицах самых разных типов. И я хочу, чтобы облик нашего Придворного был подобного типа, то есть не такой изнеженный и женственный, какой стараются иметь многие, не только завивая себе волосы и выщипывая брови, но и прихорашиваясь всеми теми способами, которыми пользуются самые бесстыдные и порочные женщины; когда они стоят, прохаживаются или делают что-нибудь другое, то выглядят столь изнемогающе томными, что части тела у них вот-вот начнут отваливаться одна от другой; а речи ведут такие печальные, что кажется, будто в этот самый момент они испускают дух; и чем больше они находятся с людьми сановитыми, тем больше прибегают к подобным уловкам. Поскольку природа не создала их женщинами, вопреки их явному желанию выглядеть и быть таковыми, то с ними и обходиться надо не как с почтенными женщинами, но как с продажными блудницами, не допуская ко дворам государей и в благородное общество.

XX