Но есть и такого рода люди, что превращают церемонии в ремесло и коммерцию, заносят их в приход и расход. Особе такой-то — улыбнуться, сякой-то — осклабиться, кто повыше родом — того усадить на стул, кто пониже — на скамейку. Таковые церемонии завезены были, думается, из Испании,[409]
но худо прижились и слабо укоренились на нашей почве, затем что нам претит высчитывать степени благородства, и не нам решать, подобно судьям, кто кого превосходит родовитостью. Недостойно тоже пускать церемонии и ласку на продажу подобно блудницам, как то делают иные государи, чтобы не платить жалованья злополучным своим придворным, несущим при них службу. Конечно, наибольшую отраду обретают в церемониях люди тщеславные и ничтожные вследствие своей никчемности. Сим вздором так легко и овладеть, и блеснуть, что они отдаются ему с великим рвением, тем более что постичь что-либо основательное — для них непосильное бремя; им только того и надо, чтобы разговор разменивался на любезности, затем что они не знают, что говорить дальше, и весь их лоск — наружный, внутри ж они, как испорченный плод: сока нет, все пожухло и сгнило, — вот отчего им желательно, чтобы люди при встрече не шли далее первого взгляда; и подобных лиц ты встретишь превеликое множество. Иные любезными словами и раскланиваниями прикрывают свое малоумие, убожество и недалекость, опасаясь, что если в словах у них будет столько же толку и исправности, что в делах, то люди навряд ли захотят их терпеть. Ты убедишься, что злоупотребляют церемониями по одной из названных двух причин, а не почему-либо еще, большинству же людей церемонии тягостны, ибо неволят их жить не по-своему и, стало быть, отнимают свободу, каковая желанна человеку прежде всего другого на свете.