Сегодня довольно. Нашему сердцу больно. Когда вечер смиренно улыбнется и придет темная ночь, мы скажем: «Сердцу шута Бенецо смертельно больно». На улицах пыль, да ветер, да плач панельного смеха. Город Ломанченский князь смотрит тоскливо и жалко. Душа шута Бенецо идет за четкой линией фонарей, идет, шатаясь, кривляясь, как пьяница. В память город измятый войдет картиной Чурляниса.
Черный вой
Этот черный вой, это неведомое создание с большими отвислыми слюнявыми губами явилось мне первый раз ночью. Это черное чудовище, освещенное луною, казалось в темноте ночи черною прозрачностью, почти дымом и выло, жалобно взвизгивая, как побитая собака. Это чудовище, поклацивая зубами, дрожало как в лихорадке, оно положило свою шершавую руку на голову и начало визгливым воем говорить, вернее, лаять.
– Ага, заводик построил, снаряды выделываешь, богатеешь. Наживайся, а там тонут в кровавой грязи раненые, искалеченные.
– Кто ты, что тебе нужно?
– Я… я… я черный вой, с кровавых полей пришел к тебе. Я теперь всюду, по всей земле гуляю с ветром перелетным, вот заглянул я к тебе. Рядом лежит с тобою красивая женщина, которую ты укутываешь в дорогие меха, украшаешь золотыми украшениями, разваживаешь женщину на автомобиле.
И теперь, когда ты увидел меня, то не будешь знать, что такое любовь женщины, ты будешь чувствовать запах крови.
Второй раз черный вой явился ко мне во время ужина, когда я уже кончил ужин и пил шампанское.
Этот черный вой прикоснулся к бокалу и сказал:
– Теперь ты не будешь наслаждаться пищей, все будет казаться тебе пропастиной и кровью.
И теперь этот черный вой преследует меня всюду, где бы я ни был. Всюду за мной ходит этот черный вой, и я чувствую его в музыке, в пении, я слышу его в грохоте и шуме машин и сверлильных токарных станков, я слышу этот вой всюду, где бы я ни был, в самые уши воем своим, надоедливо-противным воем вползает это проклятое чудовище.
Подготовлено к печати В. Б. Шепелевой. Исторический архив Омской области.
Желтый рев
Мы, это мы, не имеющие золота, проклинали тебя… Проклинали тех, кто имел много золота. Мы, это мы были. Это в нас силой твоей уничтожали совесть, веру и свободу.
Это мы шли, придавленные игом твоим, шли убивать на войне, и бывали случаи, когда мы, это мы, шли убивать отцов, жен, сестер и братьев, и мы знали, чья сила заставляет делать это, и проклинали тебя.
Ты давал нам работу, под непосильной работой мы изнывали. И не приносил ты нам радости. Все труды наши шли избранникам твоим.
И когда шел богач, мы знали, что это идет человек, живущий трудами нашими. Вся одежда его, вся съестная пища его – все заработано трудом нашим.
Мы знали это, и мы, придавленные твоей силой, молчали, завидовали и молчали, жаждущие, завидующие, голодные, мы боялись поднять против угнетателей свой голос. Кому ты приносил радость? Не нам, работающим, а тем, кто ничего не делал, жил трудами нашими. Кто умел выкачивать труды наши и тем, кто нес нам болезни, слезы, разорение и смерть, мы принуждены были показывать уважение и почтение.
И разве ты, чудовище, высасывающее соки труда нашего, видело смех и радость на лицах наших, и в наших убогих лачугах не смеялись, не радовались дети наши. Ты, ты это, и детей наших со дней юности подчинял своей силе и готовил из них таких же покорных рабов или же убийц и воров, предназначенных сидеть по тюрьмам.
Ты было страшное чудовище. Ты смотрел на людей сквозь свои царские, забрызганные кровью очки и одних осыпал милостью, а других придавливал своей тяжкой стопой. И мы с терпением переносили все твои кары на нас. И мы молчали, никто не знал печалей наших, никто не слышал стонов наших. Сжав губы, стиснув зубы от страданий, мы терпеливо несли тяжесть жизни до самой могилы. Мы были мучениками, и никто этого не знал. И когда мы хотели отдохнуть от тяжести жизни и хотели жалобы наши принести Богу, то и в храме Бога мы видели золотом украшенные иконы, даже на Бога и святых ты распространил свою власть и, как бы насмехаясь, перенес мощи святых, бежавших от золота при жизни, ты из деревянных гробов перенес их изможденные голодом телеса в золотые раки и заставил выручать золото… торговать их святостью. Разве можно придумать более отвратительное издевательство? Это все равно, что на могиле покойника танцевать…
Мы, рабы, возмечтали о свободе: «Отречемся от старого мира, отрясем его прах с наших ног. Нам не нужны златые кумиры, ненавистен нам царский чертог…» И на красных парусах поплыли мы к свободе. Сильные, смелые, мы шли завоевывать труды наши и свободу. Ты выслал против нас войска свои, и загрохотали пушки и ружья, и полилась кровь. Стреляли с крыш домов, из-за углов. Но победа осталась за нами. И стоны и крики наших раненых были победной песней свободы, и наши пули пели песню свободы. Слушайте же, для вас завоевывают свободу, слушайте и рыдайте от радости.