Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей

Лис-оборотень в рассказе Нгуен Зы, понося Хо Куи Ли, говорит о восстаниях, мятежах и казнях бунтовщиков. Но восстания и казни приходятся в основном на первую четверть XVI столетия, когда правили Ле, а не Маки. И не о скрывшемся ли от державного гнева «злодее» Чан Као говорит Лис, упоминая «притаившегося в тиши» вождя другого, давнего восстания – Нгуен Бо. Тем более что ко времени действия рассказа Нгуен Бо уже семь лет как был мертв, и ошибка эта, чуть ли не единственная у обычно точного в хронологии Нгуен Зы, могла быть сознательным и ясным для современников приемом.

Значит, не только Маки и их царствование стали предметом обличения со стороны Нгуен Зы, он мыслил категориями своего времени, не дробя его на династийные и иные разряды. И выведенные им короли династии Хо – это не просто аллегорические изображения конкретных лиц, но обобщенные образы «дурных правителей». Создание их знаменовало новый шаг в развитии вьетнамской прозы.

Заметим в скобках, что Нгуен Зы прибегал и к прямой литературной трансформации фактов, заведомо известных читателям.

Один из персонажей его «Рассказа о беседе стихотворцев в уезде Золотых цветов» – знаменитый поэт и сановник Шай Тхуан. Но, коль скоро Нгуен Зы писал о его книге, он не мог не знать, что собрали ее после смерти поэта его сын Шай Кхак и ученик До Тинь Мо (написавший к ней предисловие). Оба они были современниками Нгуен Зы. Но писатель вывел в качестве собирателя книги вымышленное лицо – школяра Мао Ты Биена, ибо это давало больший простор для авторского замысла.

Исторические факты прежде всего были для Нгуен Зы основой для выражения своей, личной, оценки людей и событий – оценки нелицеприятной и строгой. И книга его по остроте социального звучания выделяется среди литературы того времени.

Нгуен Бинь Кхием обращался к временщикам с пророческим предостережением; вспомним его строки:

«Тела ваши, брошенные подле дворцов и на торжищах, будут терзать коршуны и воронье!»

Нгуен Зы облекал свое осуждение и гнев в традиционную, но в чем-то и более конкретную форму законного судебного приговора: нагляднейший пример этому – «Рассказ о военачальнике Ли».

Как же, наверно, мечтал Нгуен Зы о торжестве справедливости в этой земной жизни, если пять из двадцати его рассказов содержат сцены судилищ – пускай на небесах, в подземном или подводном царстве, но карающих за преступления, содеянные живыми среди живых!

Он был человеком своей эпохи, воспитанным в духе конфуцианской этики, основанной на строгой регламентации человеческих отношений, где главным было подчинение и покорность (детей – родителям, младших братьев – старшему, подданных – государю), соблюдение добродетели и целомудрия. А полученное им традиционное образование строилось на почитании «небесной мудрости», благоговении перед заветами Конфуция, канонической ученостью и знанием, долженствующими составить основы «справедливого правления». Но слишком уж часто в окружавшей его жизни установления эти нарушались и предавались забвению, что и явилось, должно быть. одной из причин трагического разлада между писателем и современной ему действительностью.

Нгуен Зы – к чести его будет сказано – и не пытался соразмерять свои нравственные идеалы с относительно большими или меньшими достоинствами земных владык. Однажды уйдя со службы, он не помышлял о возвращении, хотя в то смутное время многие покидали должности и возвращались со сменой правителей, а иные служили всем.

У Нгуен Бинь Кхиема есть весьма символические стихи:

Все ловки вокруг, неловок лишь я один,
Но знает ли кто, что неловкость моя – добронравие?

Строки эти с не меньшим, а, может быть, даже и с большим основанием, чем к автору, могут быть отнесены к Нгуен Зы. Ero добронравие поистине обернулось «неловкостью», отрешением от многих земных благ.

Тогда как Нгуен Бинь Кхием, осудив временщиков и короля и уйдя от столичной суеты, отнюдь не сделался анахоретом. В своей деревне Чунгам (в Хайзыонге) он построил дом, который скорее в силу традиции именовался «кельей» («Кельей Белых туч»), навел мосты и соорудил павильоны для удобства дальних прогулок. Любуясь красивыми видами, он гулял, опираясь на посох, или же с настоятелем тамошней пагоды плавал по морю в лодке, слагая стихи (вспомним, что точно так же «отшельничал» и Ты Тхык в рассказе Нгуен Зы). Иногда он отправлялся в гости к бонзе. Он принимал послов обеих враждовавших династий – Маков, захвативших столицу, и Ле, обосновавшихся на юге, в Тханьхоа. Маки слали ему золото, драгоценности и шелка, и он, утверждая в стихах, что богатые эти дары ему не нужны, ни разу не вернул их обратно. Изредка Нгуен Бинь Кхием наведывался в столицу, а случалось, и Маки навещали его в Хайзыонге.

Ученики же его служили при обоих дворах.

Разумеется, это никак не обесценивает творчества Нгуен Бинь Кхиема, но «неловкость» Нгуен Зы была более цельной и безыскусной.