Сочувствующий

Конечно, ответил я, чувствуя, как моя тревога и паника булькают в каком-то отсеке позади кишок. У меня кружилась голова, как бывает, когда стоишь над обрывом непроясненного плана, поскольку я поставил себя и Бона на грань катастрофы, не имея варианта спасения. Но разве не так развиваются все планы, неведомые их творцу, пока он не сплетет себе парашют или не растает в воздухе? Вряд ли стоило задавать этот вопрос Клоду, который всегда выглядел хозяином собственной судьбы – по крайней мере до падения Сайгона. Он снова ласково сжал мне плечо. Я горжусь тобой, дружище. Просто хотел, чтоб ты знал. Некоторое время мы шли молча, проникаясь духом этих слов, затем он хлопнул меня по плечу и сказал: я собираюсь устроить тебе такой праздник, какого у тебя в жизни не было. Я ухмыльнулся, ухмыльнулся и он; то, что этот праздник может стать в моей жизни не только лучшим, но и последним, висело в воздухе. Меня тронули энтузиазм Клода и его желание мне угодить; возможно, таким способом он говорил, что любит меня, а может, это было своего рода эквивалентом последней трапезы для обреченного. За порогом аэропорта нас ждала вполне приемлемая погода: стоял конец декабря, самая удобная пора для туристов в этих краях. Мы забрались в фургон, и Клод сказал: если хотите быстрей акклиматизироваться, ехать в гостиницу и ложиться спать нельзя. Погуляем до ночи, а завтра двинем в лагерь.

Водитель вырулил на дорогу, забитую легковушками, мотоциклами и грузовиками. Нас окружали гудки, вой и рычание; мы очутились в чреве большого мегаполиса, разбухшем от автомобильного железа, человеческой плоти и невысказанных эмоций. Как дома, правда, ребята? – спросил Клод. Уж сколько лет вы не были так близко! Да, прямо Сайгон, согласился седой капитан. Сайгон, да не он, сказал Клод. Ни тебе войны, ни беженцев. Все это на границе, куда вы скоро попадете. Он раздал сигареты, и мы закурили. Сначала через границу перли лаосцы. Теперь у нас полно камбоджийцев. Все это очень грустно, но как помогающие беженцам мы получаем доступ во все уголки страны. Бесстрастный лейтенант покачал головой и сказал: Камбоджа. Ух, и злые там коммунисты! А что, бывают другие? – спросил Клод. В любом случае, вы пойдете через Лаос. Если в Индокитае и есть что-нибудь похожее на рай, то это он. Во время войны я провел там несколько месяцев, и это была сказка. Обожаю тамошних жителей. Самые кроткие и гостеприимные люди на свете, если только они не хотят вас убить. Он выпустил дым, и крошечный вентилятор на приборной доске погнал его обратно к нам. Любопытно, было ли время, когда Клод и прочие иностранцы считали самыми кроткими и гостеприимными людьми на свете нас, вьетнамцев? Или мы всегда казались им воинственным, агрессивным народом? Я подозревал второе, однако зверства и ужасы в Камбодже затмили все, чего когда-либо удавалось достичь нам. Бедные камбоджийцы! Бедная Камбоджа! Минуту-другую разговор крутился вокруг этой темы, но что толкового тут можно было сказать? Геноцид не только ужасен, но и невыразим.

Когда водитель свернул с магистрали, Клод тихонько подтолкнул меня локтем и сказал: я слышал, что ты сделал. Что я сделал? А что я сделал? Клод молчал, не сводя с меня упорного взгляда, и я вспомнил тот свой поступок, о котором не следовало говорить вслух. Ах да, пробормотал я. Не переживай, сказал Клод. Судя по тому, что я слышал от генерала, парень сам напросился. Меня он точно не просил, сказал я. Да я не о том, сказал Клод. Знаешь, сколько я таких перевидал? Вечные нытики. Праведники-мазохисты. Им все вокруг так не нравится, что их можно осчастливить только одним способом – скрутить и повести на казнь. И знаешь, что они заявляют, когда их поставят к стенке? Ага, я вам говорил! Твой просто не успел об этом подумать, вот и вся разница. Как скажешь, Клод, промямлил я. При чем тут я, ответил он. Так написано в книге. У этих ребят комплекс вины.