Social Justice Fallacies

Вопрос о том, сочтут ли предполагаемые бенефициары этой политики достойным обменом личной свободы на государственные блага, был снят с повестки дня благодаря такому переосмыслению слова "свобода". Книга Вудро Вильсона была озаглавлена "Призыв к эмансипации щедрой энергии народа" и посвящалась "от всего сердца" людям, которые пойдут на "бескорыстную государственную службу". Риторически, по крайней мере, люди эмансипировались, а не теряли свободу.

Подобные темы будут повторяться снова и снова, на протяжении многих лет, другими людьми и в XXI веке. Например, во время масштабного расширения американского государства всеобщего благосостояния администрацией Линдона Джонсона в 1960-х годах один из членов кабинета министров этой администрации использовал новое определение свободы как увеличение количества вещей, которые может предоставить правительство, а не как личную автономию в собственных решениях и поведении:

Только когда он может содержать себя и свою семью, выбирать работу и зарабатывать на жизнь, человек и его семья обретают настоящую свободу. В противном случае он - слуга выживания, не имеющий средств для того, чтобы делать то, что он хочет.

Несколько лет спустя в книге двух профессоров Йельского университета "Политика, экономика и благосостояние" свобода также определяется в терминах полученных вещей, а не сохраненной автономии. Как они выразились, "мы попытаемся распутать некоторые сложности в теории и практике свободы". В их понимании свобода - это "отсутствие препятствий для реализации желаний". "Сложности" этого уилсоновского определения свободы, конечно, понятны, поскольку уклонение от очевидного может стать очень сложным. Когда Спартак возглавил восстание рабов во времена Римской империи, он делал это не для того, чтобы получить пособие от государства всеобщего благосостояния.

Более сложное или "комплексное" переопределение свободы продолжилось и в XXI веке. Автор книги под названием "Великий побег: здоровье, богатство и истоки неравенства" (The Great Escape: Health, Wealth, and the Origins of Inequality) сказал: "В этой книге, когда я говорю о свободе, я имею в виду свободу жить хорошо и делать то, что делает жизнь достойной. Отсутствие свободы - это нищета, лишения и плохое здоровье, которые долгое время были уделом большей части человечества и до сих пор остаются уделом возмутительно большой части мира".

Еще во времена прогрессивного движения в начале двадцатого века Джон Дьюи сомневался в том, что большинство людей вообще заботятся о свободе в том смысле, который это слово имело на протяжении столетий до того, как Вудро Вильсон дал ему новое определение. Дьюи сказал:

Кажется ли свобода сама по себе и те вещи, которые она приносит с собой, такими же важными, как безопасность средств к существованию; как еда, кров, одежда или даже как приятное времяпрепровождение?

Дьюи спрашивал: "Как соотносятся по интенсивности стремление к свободе и желание чувствовать себя равным с другими, особенно с теми, кого раньше называли вышестоящими?" Он сказал: Глядя на мир, мы видим, что якобы свободные институты во многих странах не столько свергнуты, сколько оставлены с готовностью, очевидно, с энтузиазмом

Хотя Дьюи был профессором философии и прекрасно понимал, что теории "должны рассматриваться как гипотезы", которые должны подвергаться "проверке", чтобы их нельзя было принять за "незыблемые догмы", никакие подобные проверки или доказательства не сопровождали его собственных огульных заявлений о таких вещах, как "очевидные социальные пороки" в современном американском обществе. Такие тесты не применялись и к другим огульным заявлениям профессора Дьюи о "нашем дефектном индустриальном режиме", его утверждению, что "промышленные предприниматели пожинают не то, что посеяли", или что школы должны компенсировать "грубость, промахи и предрассудки старших", которые дети видят дома.

Это непринужденное презрение к обычным людям и их свободе было присуще отнюдь не только Джону Дьюи или педагогам. В юриспруденции интеллектуальная элита также пренебрегала правами и ценностями других людей. Одним из ведущих юридических авторитетов эпохи прогрессизма был Роско Паунд, который в течение 20 лет - с 1916 по 1936 год - был деканом Гарвардской школы права, выпустившей многих ведущих ученых-юристов, выступавших за расширительную роль судей в "толковании" Конституции с целью ослабления ее ограничений на власть правительства, во имя того, что Роско Паунд называл "социальной справедливостью", еще в 1907 году.

Паунд неоднократно использовал слова "наука" и "научный" в своих рассуждениях, которые не имели ни процедур, ни точности науки. Должна была существовать "наука политики" и "наука права". Аналогичным образом Паунд неоднократно призывал к "социальной инженерии", как будто другие человеческие существа должны быть подобны инертным компонентам социальной машины, которую элиты должны сконструировать в общество с "социальной справедливостью".