Жар вечернего куража часто сменяется утренним похмельем – что мы наделали? Зачем? К чему все это приведет и чем кончится? Тем более, что поводы были – весь Интернет пестрил репостами ролика со вчерашней записью, и вскоре он привлек внимание радетелей общественной нравственности и морали. Рыба гниет с головы – оттуда и началась основная реакция на «отснятый материал».
–Таким людям, которые столь недостойно подходят к высокому званию военного летчика, не место в нашей армии, – категорически отчитывал молодых подчиненных, курсантов летного училища, главком ВВС. – Честь служить в таком элитном подразделении наших войск и обучаться всем тонкостям службы дана не каждому, и потому такое отношение к службе недопустимо в любом проявлении. Полагаю, что наказаны должны быть не только сами исполнители танца, но и непосредственное руководство военно-учебного заведения…
Главком служил давно, и истину о том, что в армии инициатива особенно наказуема, знал практически назубок. Но и на старуху бывает проруха – этими словами он выразил не общее отношение к танцу ребят, а свое личное, и потому сразу попал впросак. Не прошло и полдня, ребята не успели даже толком погрустить о грядущем своем отчислении на развратную гражданку, как с официальным комментарием выступил министр обороны.
–По моему мнению, это полная ерунда. Ребята устали после службы и в свое свободное время на территории казармы, не удаляясь и не уходя в самовол, не нарушая режима дня и распорядка службы, просто исполнили танец. За что их наказывать? За то, что они надели на себя фуражки и отдельные элементы формы? Это смешно. Они не совершили ничего предосудительного, и, если главкому ВВС нечем похвастаться под гимнастеркой, то его личные амбиции никак не могут определять политику нашего министерства. Он прав в одном – мы возлагаем на этих ребят большие боевые задачи, и ломать им крылья в самом начале их полета не входит в наши планы. У нас есть куда более серьезные вопросы, требующие вмешательства на уровне командующего и министра, и заострять внимание на невинной выходке молодых мальчиков мы не будем…
–О каких проблемах вы говорите, Сергей Абдурахманович?
–Вы, например, ничего не знаете о том, что накануне в Сирии у нас сложилась сложнейшая боевая ситуация, которая требует нашей незамедлительной и очень жесткой реакции? Нет? Что ж, я расскажу – быть может, это отвлечет вас от любимого занятия, обсасывания глупостей…
Прежде, чем начать рассказ, министр задумался. Он восстанавливал в своей памяти хронологию событий минувшего дня – с чего все началось?
А началось все с того, что детский день рождения подходил к концу.
Семья российского посла в Сирии Артема Дмитриевича Кириченко пережила этот его переезд с таким великим трудом, что молодой и перспективный еще дипломат стал всерьез подумывать или о разводе, или о прекращении дипломатической карьеры. Помимо тяжелого жаркого климата этой восточной страны, напряженная внутриполитическая обстановка, что царила в ней последние три года, никак не способствовала хорошему расположению духа тех, кто был сюда откомандирован после сытой и вполне себе спокойной Швеции. Хотя отечественным СМИ удалось на какое-то время запудрить Кириченко голову словами о фактически прекратившихся боевых действиях (что в немалой степени и способствовало его согласию поехать в ближневосточный регион в качестве Чрезвычайного и Полномочного), первые же минуты нахождения в Дамаске развеяли эту иллюзию. Помимо бесчисленных военных кордонов, что эскорту его семьи пришлось преодолеть на пути к резиденции, услышанные в первый вечер канонады выстрелов и взрывов сразу насторожили посла и его домашних, утром в ультимативной форме потребовавших от него возвращения в Москву.
Понимая, что столь скоропалительных решений послу принимать не следует, он связался с центром и описал сложившуюся непростую ситуацию. Ответом ему были заверения в поднятии оклада и дополнительных льготах, панегирики его выдающемуся дипломатическому мастерству, особенно необходимому в очаге напряженности, убеждения и просьбы высшего руководства страны. Кириченко был непреклонен – и тогда, по старой русской традиции, последовали угрозы, основанные на, как оказалось, давно всем известных фактах его неблаговидного поведения в Стокгольме, которые посол, в весьма общих чертах знакомый с работой ФСБ, считал тайной за семью печатями. Делать было нечего – на три года пришлось остаться.